корова. Конечно, Даша надеялась, что коровой она не была… Хотя не исключено, что все коровы живут в тотальном непонимании друг друга друг другом.
Даша развела руки, похлопала по уху: «не слышно».
Паша кивнул, указал пальцем на стенку: «сними температуру и влажность, ок?».
Даша кивнула: «ок». Показала на многоуровневые грядки грибницы, перебирая пальцами: «полей пока».
Паша снова кивнул.
Дашина рука чуть помедлила. Остановилась на пол пути – и все же изобразила щепоть, подвигала пальцами, указала на него и себя: «Потом будем споры собирать, ок? Вместе».
Паша кивнул.
И тогда Даша записала в блокнот цифру, у которой остановился окрашенный красным спирт, дальше – стрелка-давление, стрелка-влажность воздуха… Воткнула влагомер, аккуратно, стараясь не задеть белеющие в почве тонкие гифы. Даша подумала, что все же здесь было безумно красиво. И все же здесь все, в отличие от той стерильно-белой лабы, дышало жизнью. Плелся в грунте мицелий, смешивался с корнями, – корни вырастали в кусты, кусты стояли под сиреневыми лампами, – гифы и корни завязывались в узлы, и если долго смотреть на них, то, казалось, можно было видеть, как они своими белыми телами раздвигают влажно-черную, жирную землю, перегнивающие листья.
А может, Даша внушала это себе: то, что она видела. И все-таки грибницы росли. Неспешно и неумолимо. Поэтому везде, где была почва, теплица кончалась листами стали: в уровень и на десять сантиметров выше. На всякий случай. Даже учитывая, что теплица, занимавшая целый этаж, была высоко над землей – так куда гифы могли бежать? Некуда!..
Но стальные листы были. И на вентиляции стояло несколько фильтров, исправно меняемых ежемесячно. Или еженедельно?.. Даша не помнила. И все равно фильтры всегда были черные от спор.
А земля впитывала влагу, затягивая разрывы на своей высыхавшей, твердевшей коже: грибы пили много влаги. Даша подошла к стеллажу у противоположной стены, взяла пробирки типа Эппендорф и одноразовые, пластиковые пинцеты: Сергей Гавриилыч стерилизации многоразовых, металлических не доверял. По крайней мере здесь.
Пришло время собирать споры.
Даша методично шла вдоль грядки, поднимала пинцетом отдельные нити плесени, отрывала их вместе с черными точками спорангиев. И еще. И еще немного… Она любила теплицу. Ей казалось, что она здесь – ради этой теплицы. И ей радостно и приятно до вагинальной дрожи было представлять, что такие белые гифы раздвинут пучки ее мышц, ее молочные железы, ее плоть – медленно и неотвратимо прорастут в нее.
Конечно, глупо.
Конечно, в этом ничего приятного, на самом-то деле.
И все-таки Даша любила грибы. Упругие плодовые тела – и тонкие, влажно-хрупкие нити.
– Рвы-ы-ы-ыхы-хы… – засмеялась Даша через респиратор.
Паша вздрогнул и испуганно посмотрел на нее: «ты ку-ку?»
– Ы-ы-ы! – радостно ответила Даша.
Она видела, как он закатил глаза, несмотря на то что в его защитных очках отражался свет от сиреневой лампы рядом.
Даша улыбнулась и продолжила жить в рутине. Снова вспомнилось утро. Она попыталась достать из памяти запах куртки – но вновь вспомнила только то, что он ей понравился до биения крови в ушах. И тогда она стала вспоминать тяжесть, силу его рук – широких рук, теплых, черно-волосатых даже через длинные рукава лабораторного халата рук…
Повторив ощущение давления-и-тяжести двадцать три раза, до безвкусия, до онемения и механического повторения в уме фразы «его руки теплые и тяжелые», Даша стала представлять, какой у него, должно быть, горячий, широкий член. Конечно, он напоминает гриб, – должен напоминать гриб! – но совсем чуть-чуть. Даже не просто гриб – плодовое тело Phallus impudicus.
«Фал-лус импьюдикус-с…» – медленно, с придыханием повторила Даша, чувствуя и растирая беспокойное, внезапное возбуждение. Через респиратор слов было не слышно, они смешались с дыханием. Ей стало трудно стоять, она оперлась руками в латексные перчатках о бортик грибо-грядки, но продолжила собирать споры. Скоро – плодовые тела, затем – отдельная теплица вечнобольной пшеницы. Почему ее не вылечат? – наверное, так надо.
Наверное, не могут…
Было чуть больше шума, чем обычно. Даша не замечала этого. Когда замечала – игнорировала, боясь обернуться, кормя в голове, конечно, ложный, конечно, чудесный образ Сергея Гавриилыча:
Она в двадцать четвертый раз воскресила ощущение тяжести и давления и, наконец, – твердую тяжесть и давление ниже, там, где соединились бы его и ее ноги… Тяжесть члена, входящего, нет, не могущего войти в нее члена…
Члена, похожего на гриб.
Члена с белыми гифами сосудов в его теле – в ее теле…
Даша задохнулась, согнулась пополам, выронив очередной эппендорф, и через спецовку сжала ладонью полную жара крови, бьющуюся пульсом вульву. Расплющила влагу из скопившихся пота и смазки.
Ее тело ответило блаженством.
–Даша! – наконец, ясно и четко услышала она.
Это говорил Паша.
Слишком ярко и четко.
– Даша, тебе плохо? – он стоял, отодвинув ото рта и носа респиратор, и испуганно смотрел на нее.
Даша не хотела и все равно засмеялась. Дурак, дурак, дура-ак… Она смеялась и трясла головой, не в силах разогнуться, держалась рукой за край грядки. Не в силах перестать выплёвывать жирные, царапавшие горло куски смеха. На глаза навернулись слезы.
А Паша выдохнул и медленно, до глубины потянул в легкие воздух и зависшие в нем споры. Споры, споры, несчетное множество спор…
Паша не хотел и все равно с шумом упал на пол. В обморок.
– Да черт!..
Это была бы смерть храбрых.
Паша сгинул в неравной борьбе с пороком.
Вот так вот. Бесславно.
– Х-ха-ха, ха-а…
Даша набрала пин-код разблокировки телефона с тринадцатой попытки: пальцы не гнулись, экран плохо чувствовал ее пальцы через перчатки и защитный чехол, мозг отказывал, руки тряслись. И все же она написала: «Сега, в теплице упал Паша!!!».
Ответ высветился незамедлительно: «ок».
«Немногословно,» – восхищенно и растерянно подумала Даша. Подошла к еле-дыханному телу Паши и аккуратно вернула на место респиратор. Благо, отпечатков она оставить не могла: у нее ведь перчатки.
ФАЗА ЭКСПОНЕНЦИАЛЬНОГО РОСТА
Не успела Даша убрать от Пашиного респиратора руку, ее ладонь накрыла чужая: более тяжелая и теплая, чем она запомнила. Даже через ее и его перчатки теплая. Сергей Гавриилыч был здесь: без спецовки и респиратора, он замер, напряженный и странный.
Когда он изящным и легким, напоминавшим становую тягу движением поднял тело с безвольно-рыжей головой, то не издал ни звука.
«Он не дышит,» – поняла Даша. И тут же успокоила себя, – «В смысле, задержал дыхание».
И через полминуты они были в маленьком, отделявшем от мира «заразную зону» помещении. Ибо сила ног соразмерна силе духа, а духа Сергею Гавриилычу было
