И снова песня на ту же тему. Я не верю в то, что Король Невидимых сбросил в свою книгу черной магии хоть кроху знаний о том, как штопать дырки в мирах. Еще одна фальшивая морковка на конце очередной палки из бесконечного запаса «Синсар Дабх».
К тому же Королю плевать на спасение этого мира. Он просто уйдет отсюда и найдет себе другой. И еще один. И так до бесконечности. Я не забыла слов Книги: «Может ли созидание быть без разрушения? Деревни умирают. Растут города. Люди умирают. Жизнь рвется из земли на их могилах. Разве не каждый акт разрушения с течением времени становится созиданием?»
Все наши тревоги по поводу восстановления, разделения округов, возобновления курсирования валюты кажутся теперь не важными, но Риодан настаивает на продолжении. Бэрронс соглашается, что мы не только должны поддерживать иллюзию нормальности, но и скрывать от населения опасность, которой подвергся наш мир. Оба заявляли, что, если люди узнают о возможном конце света, хеллоуинские беспорядки начнутся снова.
Ну да. Политики — это мы.
Я серьезно сомневаюсь в том, что мы сумеем долго скрывать правду. Пусть даже дыры пока что слишком маленькие и не привлекают внимания, с течением времени они увеличатся. Люди начнут их видеть, начнут прикасаться к ним, начнут исчезать.
Я почти ожидала, что Бэрронс и Риодан скажут: «Пошло оно все! Пакуй чемоданы, мы уходим». Они бессмертны, а миров бесчисленное множество. Ничто не мешает им перестать возиться с обозом и рвануть вперед, в бесконечный и неизведанный Дикий Запад вселенной.
И все же они остались, чему я рада, потому что ни за что не откажусь от своего мира. За него мы сражались с начала времен, с тех пор, как Феи впервые прибыли на нашу планету и начали тут гадить. Земля принадлежит нам. Я не позволю ее забрать. И не позволю уничтожить.
Не в мою смену.
Жаль только, что я понятия не имею о том, чем собираюсь подкреплять свою смелую позицию. Но я уже бывала в невозможных ситуациях и выбиралась из них.
Мой мозг переваривает то, что я только что наблюдала. А я никак не могу отвести взгляд от жалкой пародии на бармена, к которому, сама того не осознавая, в определенный момент поворачиваюсь.
— Да бога ради, ты же только что испортил коктейль! Кто учил тебя так наливать?
— Пошла ты. Это не твой бар.
Я встаю и быстро обхожу стойку. Моя стая шелестит у меня за спиной.
— Теперь мой. Выметайся. Я заступаю на смену.
Я больше не позволю ему поганить мою профессию. Бармен только что подал дымный мартини, который так хорошо начинался с джина и односолодового виски, — а потом этот идиот забыл, что делает, и добавил вермут, а, чтобы посолить рану, еще и оливку с перцем, не разрезав ее, вместо завитка лимонной цедры. Желтый был любимым цветом Алины, и я потратила немало времени, практикуясь делать самые лучшие завитки, настоящие оригами из лимонной кожицы. Мои губы морщатся от сочувствия к седоволосому джентльмену, который это потягивает. Неудивительно, что мир уже не знает, что такое мартини.
— Да что ты о себе возомнила? — пьяно рычит бармен с осоловевшими глазами. — Это мой бар. Так что усаживайся обратно на стул и заказывай что-то или вали, потаскуха! И этих чертей вонючих с собой забирай!
Мой взгляд заволакивает красным. Я не стану пить то, что он наливает. И я ненавижу слово на «п». Не знаю почему. Просто такая реакция. Похоже, у меня есть собственный горизонт событий: бездействие, тревога и фрустрация поглотили мое терпение, всосали его в черную дыру, из которой оно может никогда не вернуться.
Я шагаю прямо на бармена и бью его кулаком в лицо.
Не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы убрать с дороги.
Его нос плещет красным…
«ДА, КРОВЬ, ДА! — взрывается во мне Книга. — Убей его, этот бесполезный кусок человеческого мусора! Забери себе бар, забери себе клуб, и мы К’ВРАКНЕМ ИХ ВСЕХ!»
Я шарю в памяти в поисках своего выступления в седьмом классе — где я его оставила? Я помню, что мне было одиннадцать. Тогда я была счастлива и мир был гораздо проще. Или мне так казалось.
«Кроваво-красный, как кровь Мика О’Лири, человека, которого ты РАЗОРВАЛА на части своими же голыми руками, а потом ЖЕВАЛА…»
На секунду я теряю равновесие. Слово «жевала» выбивает меня из колеи, и вместо того, чтобы сосредоточиться, я могу думать только об одном: была ли у меня кровь во рту. Я принимаюсь за декламацию первого, что приходит мне на ум:
И вскричал я в скорби страстной:
«Птица ты иль дух ужасный,
Искусителем ли послан иль грозой прибит сюда…»
Бармен хватается за нос и глазеет на меня так, словно у меня три головы. Я бросаю ему грязное барное полотенце, которым он протирал чистые бокалы. Ну, настолько чистые, насколько это возможно, учитывая то, что вода в раковине за баром отвратительно черная под слабенькой серой мыльной пеной. Я понимаю, что продолжаю декламировать стихи, и обрываю себя на середине двенадцатой строфы.
— Да ты с качелей рухнула!
— Ты даже не представляешь, с какой высоты. У меня больше нет качелей. У меня нет даже чертового крыльца, чтобы их повесить. И точно нет ни вентиляторов под потолком, ни цветущих магнолий над пропавшим сиденьем.
Боже, как я иногда скучаю по дому на Юге! Солнечный день. Купальник в горошек, плавательный бассейн. Однажды я вернусь в Ашфорд. Я буду ходить по улицам и притворяться нормальной. Хотя бы день или два.
— Я снова тебя ударю. Так что вали.
Я тесню бармена всем телом, заставляя его пятиться через мою толпу Невидимых, прочь из милого бара, которым, как я вдруг понимаю, я действительно хочу заняться.
Это будет как в прежние времена и принесет мне покой. Снова вернет меня к настоящей Мак Лейн.
— Я боссу скажу, стерва бешеная!
— Обязательно скажи. И еще скажи, что меня зовут Мак, когда будешь с ним говорить. Посмотришь, что будет дальше. А теперь выметайся. И не возвращайся.
Я оборачиваюсь к джентльмену, который совершенно не впечатлен нашим странным столкновением — это же «Честерс» — и в данный момент изучает свой отвратительный мартини, словно пытаясь решить, что с ним не так. Я забираю у него стакан. Даже стакан выбран неправильно.
— Дымный мартини?
Мужчина кивает.
— Один момент.
Я спускаю из раковины грязную воду, нахожу под баром чистые полотенца, мою руки, хватаю охлажденный бокал и смешиваю дымный мартини в идеальных пропорциях. Я так привыкла справляться со своими призраками, что беспрепятственно скольжу среди них.
Мужчина пробует напиток, одобрительно улыбается, и почва под моими ногами снова становится твердой. Вот так. Знакомая рутина — бальзам на израненную душу.
