— Ты что смеешься?! — возмутился король, ещё больше приподнимаясь и тут же замер, когда хищница оскалилась в его сторону и зашипела.
Никандр тут же снова распластался по дивану и притих, пристально глядя в желтые глаза, сидящего перед ним зверя.
— Так-то лучше, — удовлетворенно заметила королева, усмехнувшись.
— Ламия, стой! Убери её от меня! Она меня загрызет!
— Лежи спокойно и ничего с тобой не случится, — посоветовала жена и направилась к выходу.
Сколько бы Никандр не ранился и не ударялся, на пороге смерти ему ещё ни разу не удалось побывать. Зато теперь он прекрасно понимал, почему в замке говорят о проклятье: если подобная неудача сопровождала всех мужчин, переступивших здешний порог, то не удивительно, что тут только о дьявольщине и слышно. Правда, сам король продолжал настаивать на своём: проклятья нет. И не столько, чтобы успокоить себя, сколько чтобы убедить в этом Ламию и Фавия. Первую — потому что каждый его синяк она воспринимала, как свою личную вину, а второго — потому что тот периодически впадал в уныние по поводу не продвигающихся поисков убийцы. Ну и была ещё одна причина, по которой Никандр во всех разговорах твердил об отсутствии проклятья — он сам начинал в него верить, когда падал на ровном месте, или жевал и давился собственной слюной. А с помощью упрямых разговоров вырывал себя из объятий предрассудков.
После того как он неудачно сходил в конюшню, три дня провалялся на диване в своих прежних покоях. Выхаживала его лично жена, которая делала ему какие-то жутко пахнущие компрессы, мазала мазью и меняла повязки. От её заботы он млел и не торопился вставать на ноги. Но на четвертый день лежать, как выброшенная на берег рыба, ему всё-таки надоело, и он поднялся. Никандру стало значительно легче, однако следующие несколько дней он ещё горбился и хватался за спину при ходьбе. А ещё через пару дней совсем распрямился и уже легче передвигался по замку.
Ему очень хотелось вернуться в их с Ламией общую спальню, но жена заперлась в своих подземельях, когда ему полегчало, и выходить оттуда не собиралась. Никандр понимал, что она как обычно переживает из-за его ранения, но всё равно чувствовал, что происходит что-то ещё.
Никандр решил выждать пару дней, чтобы не злить её больше. Как и обещал накануне злополучного дня, он читал и валялся в кровати, когда поясница давала о себе знать.
В постели с книгой в руках его и застала Рамилия на десятый день после ранения.
— Госпожа просит вас спуститься к ней.
— Наконец-то, — воодушевлено выдохнул Никандр, вскакивая с кровати и поспешно обуваясь. — Оттаяла? — поинтересовался он у управляющей. — Ты ей говорила, что я вел себя хорошо? — усмехнулся, глядя на суровое лицо женщины.
— Идемте, — позвала она.
Отношения Никандра и Рамилии так и не потеплели. Он всё также не любил её за надменный взгляд, а она всё также считала его источником проблем для своей Госпожи. Но кое-что их всё-таки объединило, а именно любовь к Ламии, поэтому несмотря на обоюдную неприязнь, оба чувствовали, что они нехотя, но заодно.
Управляющая проводила его до подземелья, а там и до кабинета королевы, открыла перед ним дверь, а затем зашла следом, хотя в последнее время всегда оставляла их наедине. А Никандр был так сильно рад видеть жену, что даже не обратил внимания на Рамилию.
— Я уж думал ты меня не простишь за мои кривые ноги, — улыбаясь весело заявил он, подходя к столу и намереваясь его обогнуть, чтобы подойти ближе, но натыкаясь на хмурый взгляд и поднятую в его сторону ладонь.
— Стой, — предупредила Ламия и Никандр растерянно застыл напротив угла стола. — Сядь, — она указала на кресло перед собой.
Сегодня Ламия была непривычно одета в довольно простенькое для неё платье серого цвета без смелого декольте, обнажённых спины или плеч. Волосы её были убраны в высокую прическу, в которой утопала небольшая, но яркая диадема. А ещё она была словно ещё больше, чем обычно, бледна. Под её глазами Никандру почудились тени. И совсем не от свечей и плохого освещения.
— Всё ещё злишься? — спросил он, садясь на предложенное ему место.
Он ожидал подтверждения, но Ламия неожиданно отрицательно покачала головой.
— У меня хорошие новости, — сказала она совсем не радостно, заставляя Никандра ещё больше насторожиться. — Я беременна.
В комнате повисла тишина. Он смотрел на неё, она — на него, и оба пытались по лицам прочесть чувства друг друга, но ощущали лишь нарастающее в комнате напряжение.
— Я подготовила все документы, — Ламия отвела от него взгляд, посмотрела на конверт перед собой, а затем переложила его на край стола с его стороны. — В столице уже готовы золото и люди, тебя там ждут. Как и договаривались, сейчас выплачиваю половину суммы, вторую отправлю после родов… Если, конечно, родится девочка.
— А если мальчик? — уязвлённо спросил Никандр и не смог скрыть в голосе злости. И на неё, и на себя, и на всю ситуацию в целом. Конверт на краю стола, который он ждал практически два месяца, стал ему противен.
— Значит, вместо денег получишь сына, и вернешь мне эту сумму, — грозно потребовала Ламию, кивнув на конверт. — Благотворительностью заниматься не намерена. Если дочери не будет, деньги вернешь, — настойчиво потребовала она.
Никандр сжал руки на подлокотниках, стараясь сдержать гнев, поселившийся внутри после её слов.
— Я верну тебе деньги даже если будет дочь. В двойном размере, — прорычал он, поднимаясь на ноги и хватая конверт. — И вернусь.
Теперь пришло время Ламии злиться.
— Не смей, — проскрежетала она зубами. — Уезжай и не возвращайся.
— Я вернусь, — упрямо повторил и направился к двери.
Ламия неожиданно подскочила на ноги, уронив кресло и выдавая своё неравнодушие к происходящему.
— Я сказала: не смей возвращаться. Мы договаривались. Ты больше не имеешь права переступать границы Салии!
Никандр обернулся на пороге.
— Людей я у тебя брать не буду, только золото. Верну все до последнего медяка, как только займу трон Шерана… И вернусь сам.
Он вышел из кабинета, напоследок грозно глянув на Рамилию, которая, кажется, места себе не находила во время их ссоры, нервничая.
— Никандр! — закричала Ламия на захлопнувшуюся за ним дверь.
Королева ещё некоторое время гневно смотрела ему вслед, а потом принялась поднимать перевернутое кресло.
— Ламия, не трогай, тяжело же, — ахнула Рамилия, подбегая и помогая ей. Королева снова села и всё ещё трясущимися от гнева руками схватила перо. — Успокойся, не нервничай так. Тебе теперь нельзя.
Ламия подняла на неё злой взгляд.
— Да не беременна я, — рявкнула она раздраженно, а потом покачала головой, словно скидывая морок перед глазами или пытаясь привести мысли в порядок. — То есть я в этом не уверена… Не знаю ещё… Просто хотела отослать его из замка как можно раньше, — более спокойно сказала она и отложила перо в сторону. — Ты была права, плохая это затея… Если бы конь чуть сильнее его ударил, закончилось бы все не так хорошо. Можно сказать, ему повезло… Как только представлю, что его могло парализовать, или ноги могли отняться, или ещё хуже… так жутко становится, — она вновь покачала головой, опустила локти на стол и закрыла лицо руками. — Пусть уезжает лучше, пока жив.
Рамилия поддерживающе погладила её по спине.
— Ты приняла правильное решение. Не переживай.
Легко было сказать, но не переживать Ламия не могла. Тем более, когда ей доложили, что король готов к отъезду, и она поднялась в столовую, чтобы проводить его взглядом, как ей казалось, в последний раз.
ГЛАВА 38. Беременность
ЧАСТЬ 2: ПРОКЛЯТАЯ ВЕДЬМА
Когда Никандр уезжал из замка, Ламия ещё не знала о беременности. Она подозревала, что возможно её бессонница и недомогание после пробуждения связаны с этой причиной, а не с беспокойством за жизнь мужа, но не знала точно. В первый раз, когда ей пришла эта мысль, она сильно испугалась, даже несмотря на то, что давно ждала и хотела ребёнка. И тем не менее её сознание затопил иррациональный, животный страх. Она подавила его практически мгновенно, одернув себя и свою формирующуюся надежду, но в тот момент убедилась, что выставить Никандра за порог — хорошая идея.
