что я тебя недостойна, ты мог бы и сам однажды в это поверить. Хотя бы потому что мнение отца для тебя многое значит. Правда ведь?
Вывалила на одном дыхании. Так страшно.
— Не совсем. Он не спрашивал меня, когда привел в нашу семью Полину, почему я должен интересоваться его мнением или тем более следовать ему?
— Ты злишься?
— Да, — спокойно говорит он, а я в панике думаю, как его вернуть в прежнее спокойное состояние.
— Я как-то могу загладить свою вину? — опускаю покорный взгляд, трогаю его белоснежный воротник, тереблю, провожу по краю пуговицы…Толкаю в петлю, открывая часть часто вздымающейся груди.
— Как-то можешь, — бросает он взгляд на Алену, потом возвращает на меня. И по телу волной дрожь пробегает. Жарко становится даже в тех местах, которые обдувает прохладный августовский ветер. В его глазах столько порочной похоти, что я просто стискиваю бедра, между которыми уже противно хлюпает белье.
— Как?
— Как-то… — проходит вперед, тащит меня за собой. Я почти не успеваю. Но тороплюсь как могу, утопая каблуками в траве газона, а потом в мягкой лесной почве, когда мы выбираемся за ворота дома его отца. — Сильно кричать нельзя, сама понимаешь…
— Я-то понимаю, — боязно как-то, тем более мы все дальше и дальше, тормозим только когда находим крупный дуб, к которому Тимур меня толкает. Нет, мы, конечно, уже делали это на природе, но сейчас все иначе, настроение другое… Нет нежности, лишь удушающая злость, от которой хочется спрятаться. Тянусь за поцелуем, но Тимур разворачивает меня спиной, грубо оголяет задницу и рвет колготки.
— Тимур!
— Рот закрой, — впивается в шею укусом, причиняя боль, но стоит его руке коснуться задницы, обжечь кожу шлепком, как боль растворяется в пряном как приправа карри удовольствии. Оно задевает самые глубокие струны, играет на нервах, не дает даже вскрикнуть, лишь сладостно простонать. Даже когда Тимур отпускает кожу на шее, когда зажимает ее ладонью я наслаждаюсь, даже когда он смачно плюет на руку и сует ее между булочек. Боль внезапная и острая оглушает, я застываю, дергаюсь, пытаюсь вцепиться в Тимура…
— Больно, больно! Тимур! — кричу, но он только рот рукой зажимает, вытаскивает пальцы, но только чтобы причинить еще большие страдания. Я ахаю, ловлю ртом тяжелый воздух, пока Тимур пыхтит, пытаясь протолкнуть себя в узкое отверстие… — Скотина…
Он уже внутри, а я глотаю слезы, слыша лишь его прерывистое дыхание и шепот со злым оттенком.
— Любишь меня…
— Сволочь…
— Любишь меня?! Отвечай!
— Люблю!
— Не дергайся, терпи тогда, — целует шею, отпускает пальцы, сжимает грудь, мнет, нащупывает сосок. Боль отпускает, давая телу привыкнуть, приспособиться, но слезы все равно текут. Я шумно дышу, чувствую, как меня растягивает изнутри его огромная кувалда. Пока вдруг тело не опаляет удовольствием, которое дарят длинные пальцы. На соске и клиторе, они творят чудеса. Я близка, но боль вторжения смущает, тем более, что Тимур словно забывает обо мне, стонет в затылок как зверь, урчит, шепчет пошлые глупости, пока его тело не твердеет, пока внутри не взрывается его оргазм, опаляя нутро семенем.
Я застываю, жду, когда он вытащит свой чертов огромный член. Я тут же разворачиваюсь, хочу толкнуть его, но он вжимается в меня, всем телом, целует влажно, дико, словно безумный… Если я и хочу еще возмутиться, он успешно отвлекает внимание своими губами, языком, что смачно скользит по моему, растворяя последние остатки обиды…
— Вернемся домой, вылижу тебя, чтобы не дулась.
— Если после такого ты не скажешь, что простил меня, я… Я разговаривать с тобой не буду.
— Простил, котенок, конечно простил. Но буду не против, если ты снова нарвешься на наказание.
— Ага, щас! Это между прочим нифига не приятно!
— Я просто плохо подготовил твою попку, в следующий раз…
— Ну, уж нет! — толкаю его, рваными колготками вытираю светлые пятна с ног и сую Тимуру… — Даже не мечтай…
— Но мечтать же не вредно…
— Сейчас все все поймут, кошмар!
— Да не пофиг ли… Можем вообще домой свалить.
Домой. Почему-то это его домой ослепляет, создает тепло в груди и заменяет тот дискомфорт, который еще напрягает неприличное отверстие.
— Это будет неприлично. Тем более я еще не поела. Я видела, там мясо жарят.
— Ну, как же ты останешься без куска мяса-то?
— Издеваешься?
— Ага, — смеется он и перед самыми воротами тянет к себе. — В следующий раз просто спроси меня, и я скажу, что уверен, что принимаю одно из самых лучших решений в своей жизни.
— Только принимаешь? — не могу я не уточнить, за что получаю оглушительный шлепок по заднице.
— Не беси.
— Ты первый начал… И вообще, до ЗАГСа еще дожить надо, вдруг я передумаю… — уворачиваюсь от поцелуя…
— Да куда ты денешься, когда разденешься… — догоняет он меня, берет за руку, и мы стараемся сохранить серьезные моськи, чтобы никто не подумал, чем мы там в лесу занимались, хотя, собственно, какая разница, кто что подумает, главное, что нам хорошо…
Тимур
Душно. И не мне одному. В конференц зале полно народу, камеры, свет софитов, экран на всю стену. И вентиляция хреново работает. Все взгляды устремлены в одну точку, я и сам не могу перестать смотреть на эту прекрасную женщину в красных расклешенных штанах и светлой блузке, из которой соблазнительно выглядывают половинки груди. Красивой. Сочной. В какой — то момент понимаю, что половина мужиков давно перестала слушать, а просто пялятся. Держись, мужик, ей это нужно.
Не смотря на обстоятельства, Оксана умело раскрывает основные тезисы рекламной компании. Хотя и обмахивается папкой.
Я бы уже давно увел ее отсюда, я бы даже перепоручил это кому — то менее талантливому, но знаю, что лучше нее никто не сделает. А еще знаю, что она никогда мне не простит, заставь я ее досиживать остаток срока дома. Наконец она заканчивает свою эмоциональную речь и включается тот самый ролик. Ролик, создание которого она контролировала на всех этапах. И вышел он настолько успешным, что заказов у нее уже целая записная книжка. Более того, все готовы ждать, когда он разберется со столь незначительной деталью нашей жизни, рождением нашего сына. Об этом я узнал через месяц после юбилея отца, в день нашей свадьбы, которая проходила под осеннем листопадом, позволяя создать настоящее волшебство как на фотографиях, так и в сердце. Я ей преподнёс огромный внедорожник как раз к получению прав, а она мне пинетки и футболку самый лучший папа. Я сначала реально не понял, ведь уже как пару месяцев был отцом
