о моем брате. Он мертв. Я видела это. Зажмурив глаза, я прогоняю образ его лица — тот, который застрял во мне, затмевая боль от грубости Ивана и агонию моего унижения.
— Ты сказал, что он будет в безопасности. И защищен. Ты сказал, что он будет счастлив. Что он никогда больше не узнает страха или боли!
— И ты сказала мне, что веришь в существование Рая. Так что я никогда не лгал тебе.
Его слова обрушиваются на меня, и я закрываю лицо руками, чтобы он не мог видеть выступивших слез. Я проплакала большую часть ночи и до утра, и эти новые слезы — не более чем истощенные остатки того, что осталось во мне. Все остальное онемело.
— И ты сказал, что не веришь в Рай.
— Я сказал, что перестал верить в Бога.
— Одно не существует без другого.
— Тем не менее, это существует для тебя. Это существует для других. Это существовало для моей жены. И моей дочери.
Я опускаю руки, поднимая взгляд как раз вовремя, чтобы уловить морщинку на его лбу за пластиковой маской.
— Возможно, я не смогу спасти себя. Но мне хотелось бы думать, что другие смогут. Что те, кто жил самоотверженно и любил безоговорочно… Дрожь в его голосе застает меня врасплох. — … познает вечный покой и счастье. Там, где нет боли. Больше никаких страданий. Больше никакого этого мира.
В тишине, которая следует за этим, я позволяю его словам осесть в моем сознании и впитать частичку души, которую он открыл мне.
— У тебя была семья. Это не вопрос. — Что с ними случилось?
Прочищая горло, он шаркает к раковине, снова моет руки, как будто забыл, что только что это делал. Или, может быть, ему просто нужно отвлечься.
— Они обе заразились. Моя жена была укушена первой и передала это моей дочери. День и ночь я делал все, что мог чтобы спасти их. Но, в конце концов, они сдались.
Следующие несколько минут я шмыгаю носом и делаю глубокие вдохи, пытаясь оставаться такой же безразличной к смерти моего брата, потому что возможно, он прав. Возможно, Абель в единственном оставшемся безопасном месте. Это проигранная битва, когда все что я хочу сделать, это свернуться калачиком и плакать о нем.
— Мой брат ненавидел темноту. Сарай тоже, но она всегда приходила к моей матери ночью. Абель приходил ко мне. Он забирался в постель рядом со мной, и мы смотрели на звезды. Я сказала им, что они — наша семья, и мой отец смотрит на нас сверху вниз. Я сказал ему, что он никогда не должен бояться темноты, потому что именно тогда он наиболее защищен. Теперь он звезда. Моя сила воли — единственный щит, который не дает мне сломаться.
— Твоя семья. Ты любил их? Спрашиваю я, отчаянно желая отвлечься.
— Очень любил. Больше всего на свете.
— Мне страшно. Это первый раз, когда я почувствовала себя по-настоящему одинокой.
— Бояться — это нормально, Дэни. По иронии судьбы, именно страх придает тебе смелости. И для протокола, ты не одинока.
Dani
Мое тело содрогается от движения, отрывая меня от грез, и я открываю глаза на серую стену передо мной. Когда я запрокидываю голову, приступ паники пробегает по моему позвоночнику, когда я нахожу доктора Фалькенрата на краю моей кровати, в которую проникает свет из лаборатории.
— Ты проспала утренний гудок. Все в порядке?
Сухость в моем горле ощущается как толстый носок, когда я пытаюсь сглотнуть и сесть в кровати. — Да, простите. Я этого не слышала.
— Я буду ждать в хирургическом отделении. Одевайся. Там ждет новый объект, и я бы хотел, чтобы ты задокументировала его.
Кивнув, я спускаю ноги с края кровати и жду, когда он выйдет. Как только он уходит, я проскальзываю в ванную, чтобы облегчиться, и хватаюсь за живот, когда сажусь на сиденье унитаза. Заглядывая в чашу, я замечаю красный оттенок своей мочи и вытирая ее, обнаруживаю ярко-красную кровь, растекшуюся по бумаге. У меня еще не было своего менструального цикла, но я была знакома с менструальным циклом моей матери, так как мне часто приходилось растирать ее поясницу, чтобы облегчить боль. Возможно, я уже начала или это может быть результатом мучений Ивана.
Несколько раз в неделю, в течение последних двух месяцев, мне приказывали встречаться с Иваном после отбоя в здании S блока. Наши свидания обычно короткие и грубые, а накануне вечером он был особенно жесток. Я чувствовала запах спиртного в его дыхании, горький аромат виски, который доктор Ф. держит в своем кабинете. Бывают моменты, когда он вставляет предметы для собственного развлечения, но предыдущей ночью он выбрал дубинку у бедра, толкая ребристую ручку внутрь меня. Я уверена, что это причина крови.
Я боюсь наших встреч, даже тех времен когда Иван приносит мне еду и притворяется милым. Прошлой ночью он сказал мне, что у него появились чувства ко мне, и что если я когда-нибудь брошу его, он выследит меня и скормит живьем Рейтам. Я искренне не верю, что у него есть чувства, раз он развил их ко мне. Иван провел слишком много времени в качестве солдата, живя среди мужчин, и я не что иное, как самородок для развлечения. Сосуд, который он может использовать, чтобы выпустить накопившееся разочарование.
Хотя я ненавижу быть объектом его одержимости, это помогает мне оставаться в живых.
Я направляюсь в хирургический кабинет, но останавливаюсь, как только открываю дверь. Вонь, которая ударяет мне в лицо, невыносима, ударяет в живот и щекотка, поднимающаяся в груди, заставляет меня броситься обратно в приемную, а доктор Фалькенрат зовет меня вслед.
Я просто добираюсь до мусорной корзины, выливая то немногое, что съела накануне. Снова и снова я выплескиваю содержимое своего желудка, пока не остается только кислотный ожог желчи, и у меня перехватывает дыхание.
Доктор Фалькенрат входит в комнату, уже сняв свой костюм. — Вы больны.
— Со мной все будет в порядке. Это просто… тот запах. Что это?
— Нет ничего такого, чего бы ты не нюхала раньше. Возможно, тебе нужно поесть. Ты пропустила завтрак.
— Нет. Я не голодна.
— Пойдем со мной, Дэни. Он ведет меня в лабораторию и жестом приглашает присесть за стол там. Порывшись в шкафах, он возвращается с иглой и жгутом, а также трубкой с красным верхом.
Мой желудок скручивает, когда он надевает пару перчаток и открывает упаковку со спиртом, круговыми движениями вытирая мою руку. Я знакома с этой процедурой, которая обычно проводится в конце дня, чтобы проверить, не прогрессирует ли дноуглубление.
— Доктор, я уверена, что это просто то что я съела. Я не расскажу ему об Иване и не подвергнусь риску возмездия. Иван каждый вечер ясно давал мне понять, что если я скажу хоть слово, он накажет меня и доктора Фалькенрата. Я также узнала, что отец Ивана занимает более высокое положение,
