Например, мальчики, которые сейчас учатся в моих школах, они ведь после смогут поступить в университет, а значит, им нужны места для службы… да и девочкам когда-нибудь позволят занимать подобные должности. Пусть не сейчас, даже не через десять лет, но однажды женщина сможет надеть мантию и сесть в кресло судьи, или встать за кафедру, как прокурор или адвокат. Обязательно смогут!
Однако это сейчас было неважным, а потому я вернула свое внимание происходящему. Но пока его благородие довольно монотонно зачитывал условия, которым должны были следовать истцы, и я опять отвлеклась. Теперь я бросила взгляд на Дренга, сидевшего по другую руку. В голове всплыло его недавние откровение.
Значит, ее светлости спокойно не живется… Ожидаемо. Она же тоже Стренхетт и не может забыть, что проиграла собственной игрушке. Хотя… Я не изгоняла ее из дворца и не заводила против нее интриг. Была оскорблена, да. Не пожелала дать над собой власти, тоже да. Но всё остальное сделала сама герцогиня. Мы могли бы мирно существовать под одной крышей, если бы ее светлость повела себя мудро и решила подружиться без всякой попытки управлять мной и влиять на государя. Ей бы это принесло не меньше пользы, чем ее марионетка в постели монарха. Однако герцогиня Аританская мира не желала, не образумилась и после, и теперь родной племянник шлет ей удавки…
Я усмехнулась и снова бросила взгляд на королевского фаворита. Он это взгляд перехватил и вопросительно приподнял брови. Отрицательно покачав головой, я отвернулась. Коварный Олив! Он ведь не просто так выдал мне эту тайну, граф показал мне незримую заботу и защиту монарха. Каждую нашу встречу он так или иначе вворачивал нечто, что вынуждало меня думать о государе и вовсе не гадости. Словно капля, он исподволь точил камень моего упрямства. Даже то, что рассказал всю эту отвратительную историю со спором… Это ведь было не просто так, его сиятельство не оставил для меня вопросов, которые я могла бы домысливать, накручивая себя всё больше. Подал всю историю разом, чтобы обдумала ее и пережила.
Да, это вполне в духе Дренга. Когда-то он изводил короля, вынуждая того думать обо мне. Притащил портрет, заговорил о нашей женитьбе и прочее, что выводило монарха из равновесия. Теперь проделывал нечто подобное со мной, заставляя вспоминать о государе нечто хорошее. А сегодня рассказал, как Ив ответил на попытку создания заговора против меня его теткой. Мерзавец Дренг… И я вновь усмехнулась.
Медленно выдохнув, я устремила взор на судью. Тот уже закончил зачитывать, выслушал клятву истцов и адвокатов не нарушать установленного порядка и не вводить суд в заблуждение, уселся в кресло и ударил в гонг, оповестив о начале слушаний.
— Господин Раскал, выскажитесь, — молоточек указал на нашего адвоката.
— Извольте, ваше благородие, — склонил голову адвокат.
— Ваше благородие, отчего же не мы? — влез господин Арогатт, после этого поднял руку, явно сменив последовательность действий.
Судья устремил на него взгляд. Он некоторое время молчал, не нарушал тишины и Раскал, впрочем, Арогатт тоже более не подавал голос. Я смотрела на эту троицу, и мне отчего-то затянувшаяся немая сцена всё более напоминала фарс. Наконец, Доммер вновь поднял молоток и указал им на нашего адвоката.
— Но позвольте, ваше благородие! — возмутился адвокат Пьепа. — Они – сторона отвечающая, так отчего же именно они?
— Он не в своем уме? — спросил шепотом Дренг.
— В своем, — также шепотом ответил Гард. — Обычная практика в мировом суде. Адвокаты так давят на судью, чтобы показать, что они – сторона более обиженная, а потому снисхождения и внимания им нужно больше.
— Тогда почему молчит наш адвокат? — спросила я.
— Потому что Доммер пока на нашей стороне, — пояснил Фьер. — Если судья даст слово Арогатту, Раскал обрушит на его благородие всё свое красноречие.
Молоточек снова указал на Раскала.
— Ваше благородие…
— Вы собираетесь говорить, господин Раскал? — игнорируя Арогатта, спросил судья. — Если вам нечего сказать, то я буду вынужден услышать призывы противной стороны.
— Мне есть, что сказать, ваше благородие, — склонил голову наш адвокат. — Я ожидаю, когда господин Арогатт выдохнется и вспомнит о приличиях.
— Позвольте! — возмутился оппонент, и Раскал пошел в атаку:
— Не позволю, ибо вы невежа, господин Арогатт, — отчеканил он. — Мало того, что вы смеете подвергать сомнению мнение его благородия – судьи Доммера, так еще и желаете отпихнуть с дороги даму, совсем, как ваш клиент – человек бесчестный и беспринципный.
— По… — начал наш противник, потрясая пальцем, и его прервал удар в гонг.
— Господин Арогатт на вас и вашего клиента наложено взыскание за попытку препятствовать правосудию. — Молоточек снова ударил в гонг, а после нацелился на Пьепа и его адвоката: — Вы поклялись этого не делать. — И вновь переместился к Раскалу: — Говорите. Мое терпение было достаточно испытано.
— Он наш, — шепнул мне Гард и потер ладони. — Не зря я его третьего дня таскал к матушке… э-э. Слушаем дальше.
Я устремила взор на господина прокурора, но, услышав с другой стороны едва различимое хмыканье, обернулась к Дренгу.
— Это развлечения для мальчиков, — ответил он на мой немой вопрос. — Хорошим девочкам об этом думать не стоит. Слушаем дальше, — повторил он слова Гарда и устремил невозмутимый взгляд на судью, слушавшего нашего адвоката.
Я тоже попыталась сосредоточиться на процессе, но слова моего друга не выходили у меня из головы. Ткнув его пальцем в плечо, я спросила:
— Что означает – наш? То есть дело можно считать выигранным?
— Нет, — ответил Фьер. — Он всего лишь настроен к нам более благосклонно, чем это было бы в ином случае. Закон не на нашей стороне, однако у Раскала теперь больше шансов уверить Доммера в том, что найденные им лазейки могут быть использованы в принятии решения. Однако мы еще не знаем, что готовы предоставить суду наши противники. Давайте наблюдать.
Я согласно кивнула, однако уже через минуту заерзала и опять посмотрела на Гарда, теперь пытливо. Он, ощутив мой взгляд, ответил мне вопросительным взором. На миг поджав губы, я все-таки решилась снова спросить:
— Фьер, вы посещаете увеселительный заведения? Вы ходите к этой матушке при том, что ее милость…
— Нет, разумеется, — ответил он, глядя на меня с укором. — Я развлекал судью.
— Но вы недавно были там, а значит, вам знакомо это место, — сказала я, ощутив, как преисполняюсь праведным негодованием.
Менее всего мне хотелось разочаровываться в человеке, который стал мне родней любого из моих кузенов. Я бы поняла, если бы это происходило, когда супруга несколько лет находится вдалеке, но сейчас…
— Конечно, он знает, — невозмутимо произнес Дренг. — Как он может не знать злачных мест, если дружит со мной? Когда-то я водил туда его милость. И дабы вам было известно, в подобных заведениях можно весьма недурно провести время. А то, о чем думаете вы, маленькая негодница, там, конечно, возможно, но не обязательно. Так вот с Гардом было весело, пока вы всё не испортили и не вернули его супруге. Сейчас он пресен и скучен. Вы лишили меня собутыльника, и за это я буду на вас обижен до конца моих дней… Ну, может несколько меньше, но вот прямо сейчас я с вами прекращаю разговаривать.
Негодяй и в самом деле задрал нос и даже накрыл рот рукой. Фыркнув, я снова посмотрела на Фьера и встретилась с его улыбкой:
— Я верен своей жене, вы это знаете.
Кивнув ему, я было успокоилась, но следом осознала другое – Олив Дренг взял под свое крыло Томмила! Нагнувшись вперед, я посмотрела на барона Фристена, тот вопросительно приподнял брови, и я спросила:
— Том, этот испорченный человек и вас водит по домам всяких матушек?
— Какие еще матушки? — с искренним изумлением вопросил его милость. — Я без двух месяцев женатый человек.
Прищурившись, я изучила честные глаза Тома, усомнилась в его искренности и перевела взор на дядюшку. Граф Доло повернул ко мне голову, покачал головой и шепнул:
