— Это ванна для ног, — сказала я.
Он откинул непослушную прядь волос со лба. Она упала прямо ему в глаза.
— Чтобы вымыть и согреть твои ноги, — добавила я, на случай, если он не был знаком с этим термином. Может быть, у Блейка такого никогда и не было.
Он поёрзал на своём сиденье, опустил одну ногу, затем другую и зашипел.
— Слишком горячо? — спросила я. — Я обожаю купаться в супергорячей воде, но, может быть, ты и не такой.
— Это жжёт, — сказал он хриплым голосом.
Я открыла дверцу морозильника и схватила пригоршню кубиков льда. Я уже собиралась бросить их туда, когда он поймал меня за запястье.
— Не надо. Это прекрасно.
Я не сбросила его руку, слишком ошеломлённая тем, что он соизволил прикоснуться ко мне — ко мне, мерзости. Лёд начал таять. Прохладная вода стекала по моему запястью к локтю, а он всё ещё не отпускал меня. И всё же я не оттолкнула его. Когда я вздрогнула, он схватил полотенце свободной рукой и медленно вытер мою руку, не сводя с меня глаз.
— Так вот что я… — папа резко остановился.
Я выдернула руку из хватки Каджики, щёки пылали. Я бросила растаявшие кубики льда в раковину и вернулась к плите, чтобы размешать горячий шоколад. К счастью, молчание длилось недолго. Папа объяснил Каджике, как он купил все эти брюки, рубашки, свитера и носки неправильных размеров. Если бы мой пульс всё ещё не бился с перебоями, я бы, наверное, ухмыльнулась, услышав отцовскую ложь.
Дрожащими руками я налила три кружки горячего шоколада и раздала мужчинам их кружки, вернее, я протянула папе его кружку и поставила кружку Каджики на стол.
— Я пойду спать, папа, — сказала я, хватая свою кружку и начиная подниматься по лестнице.
— Но сейчас только половина шестого, — крикнул папа мне вслед.
— Я, правда, устала.
Я поспешила вверх по лестнице, прежде чем папа смог уговорить меня остаться. Я слышала, как они разговаривали ещё некоторое время. А потом я услышала, как закрылась входная дверь. Я подошла к окну и посмотрела, как закутанный Каджика пробирается через кладбище в паре ботинок Тимберлэнд и толстой армейской зелёной куртке. По крайней мере, теперь ему будет тепло. Я уже собиралась отвернуться, когда он поднял глаза и поймал мой пристальный взгляд. Он не помахал рукой, и я тоже. Он наклонил голову в знак прощания или благодарности, а затем развернулся и побежал, пока не превратился в пятнышко в темноте.
В тот вечер я проверила билеты на самолёт. Я нашла один рейс на конец недели. Это привело бы меня в Бостон примерно к обеду, что дало бы мне достаточно времени, чтобы собрать вещи. Я бы поспала последнюю ночь в своей комнате в общежитии, а потом поехала бы обратно в Роуэн. Может быть, я могла бы найти стажировку в больнице Милосердия в Маллегоне, чтобы не сойти с ума окончательно в ближайшие месяцы. У меня было много недостатков, но безделье не входило в их число.
ГЛАВА 29. КЕКСЫ ФЕЙРИ
На следующее утро, проснувшись слишком рано, я достала книгу из-под матраса и пролистала её. Я искала секреты, о которых упоминала Холли, но всё, что я нашла на страницах «Дерева ведьм», — это рассказы о ритуалах охотников и традициях фейри, а также о других мифах, таких как мишипешу.
Там было много информации, которую Холли рассказывала от третьего лица и изобиловала такими подробностями, что это больше походило на историческую выдумку, чем на реальный рассказ. Хотя я тщательно искала, я не нашла упоминания о том, как выбирать между моей стороной фейри и моей стороной охотника. Всё, что я узнала, было интересно, но это не рассеяло туман в моём сознании. Ближе к последней главе моё зрение начало расфокусироваться. Я уже собиралась закрыть книгу, когда заметила диаграмму — узкие прямоугольники, расположенные по кругу. Я моргнула и села прямо.
Схема исчезла.
И всё же я была уверена, что видела её.
Я поднесла книгу поближе к лампе на прикроватной тумбочке, но она волшебным образом не появилась снова.
Я поднесла ее поближе к лицу, но ничего не увидела.
Неужели у меня были галлюцинации?
Я уставилась на строки текста, но никаких прямоугольников не появилось. Раздражённая, я потёрла глаза, закрыла книгу, а затем положила её рядом со своим ожерельем под матрас.
Приняв тёплый душ, я направилась на чердак, чтобы разобрать мамины вещи. Свет, проникавший через веерообразное окно, был золотисто-серым, как будто солнце наконец-то бросило вызов густым облакам. По мере того как я распаковывала вещи, складывая их в стопки, а затем снова упаковывая, свет становился всё теплее и ярче. Я обнаружила, что протягиваю старые рубашки, рассматриваю их, вспоминаю дни, когда она их носила, вдыхаю их запах, наполняюсь ею. Апельсиновая цедра и скошенная трава. Это всегда был запах моей матери.
Это было первое масло для тела, которое Айлен смешала в своей домашней лаборатории. Она назвала его в честь мамы, своей самой первой покупательницы. Она заплатила Айлен сто долларов за запас этого масла на всю жизнь. Вместо того чтобы вложить их, Айлен вставила купюру в рамку. Она показала его нам, когда мы приезжали сюда пару лет назад. Маму тронуло, что она сохранила этот сувенир вместо того, чтобы потратить.
Я подумала об Айлен, и мне стало интересно, не захочет ли она что-нибудь взять себе. Я начала составлять список вещей, которые могли бы ей понравиться. Как только я заполнила коробку, я написала её имя толстым фломастером. Я оглядела оставшуюся кучу одежды. Я схватила новую коробку и положила вещи внутрь. Я подумывала о том, чтобы отдать их Армии спасения, но решила заскочить к Холли и посмотреть, не нужно ли чего Гвенельде.
На лестнице послышались шаги.
— Так вот где ты прячешься, — сказал папа, глядя на меня через балюстраду, — я принёс тебе еду.
Он протянул мне тарелку с одним из вчерашних голубых кексов.
— Спасибо.
В животе было пусто, я откусила кусочек кекса. Когда сахар попал мне на язык, мой мозг загудел, как будто я была подключена к сети. Я и не подозревала, как мало у меня осталось топлива.
— Они действительно хороши.
— Милая, я хотел поговорить с тобой кое о чём.
Папино лицо было таким напряжённым, что я отложила кекс.
— О чём?
— Я хотел бы знать… Что-то происходит между тобой и внучатым племянником Холли?
Облегчение затопило меня. Тут я подумала, что он собирается сказать мне, что не верит, что Каджика связан с Холли, или что-то в этом роде.
— Боже, нет.
Внезапно захотев ещё, я отломила кусок кекса и бросила его в рот.
Он глубоко вздохнул.
— Хорошо. Потому что, хотя он и не твой двоюродный брат, он всё равно член семьи, и, — он сморщил нос, — вероятно, с генетической точки зрения не очень мудро слишком привязываться к члену семьи.
Это снова было похоже на дискуссию о птицах и пчёлах, за исключением того, что мне было не двенадцать, а девятнадцать, и вместо того, чтобы моя мать объясняла, как это работает, я разговаривала с отцом о мальчиках. Довольно мерзко.
— Тебе действительно не нужно беспокоиться об этом.
Папа улыбнулся, и это было всё равно, что наблюдать, как раскрывается бутон. Его губы были розовыми, как сахарная вата, а зубы невероятно белыми.
— Какой зубной пастой ты пользуешься? — спросила я его.
Папа уставился на меня так, как будто я раскроила себе голову. Я пощупала свой лоб на всякий случай. Гладкая кожа соприкоснулась с кончиками моих пальцев. Вау… Моя кожа была ужасно мягкой, как бархат или шёлк. Хмм… Что было мягче?
— Кэт, милая, ты в порядке? — спросил папа, присаживаясь передо мной на корточки.
— Хм?
— Ты потираешь одно и то же место на лбу уже около пяти минут. Тебе больно?
Я оторвала пальцы, и мне показалось, что я отклеила полоску липучки. Я почти слышала царапающий рвущийся звук.
— Что? Нет.
Он посмотрел на меня своими голубыми глазами того же оттенка, что и бассейн Айлен в Аризоне. Такой красивый голубой. Почему мои глаза тоже не могли быть голубыми? Вместо чёрного, или они были технически тёмными, тёмно-коричневыми? Нет. Чёрными. Это то, что было написано в моих водительских правах. Которые скоро мне понадобятся для Бостона. Ву-ху! Бостон. Я вдруг очень обрадовалась предстоящей поездке. Или, может быть, мне просто не терпелось выбраться из этого крохотного, крошечного, жалкого, богом забытого, кишащего фейри городка.
