подбородок.
— А с чего вы взяли, что я буду вам помогать?
Голос у пленника был низкий, чуть хрипловатый — и все же, уверена, что хирург с «Разящего» — женщина. Молодая, лет на пять старше меня, потому она и казалась незнающим людям мальчишкой, лицо которого еще не огрубело от бритвы.
— Просить о помощи, взывая к милосердию, бесполезно, верно? — поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Верно, — холодно улыбнулась она. — И смерти я тоже не боюсь, иначе не завербовался бы во флот.
Недовольно заворчали матросы, но я жестом велела им замолчать.
Служба во флоте была куда опасней береговой. А матросов, по словам людей с нашего корабля, на военные суда зачастую и вовсе «вербовали», подливая в выпивку яд или просто лупя дубиной по голове. Или среди каторжников, обещая помилование. Нужно вовсе не дорожить жизнью, чтобы стать корабельным хирургом. Что заставило женщину так поступить? Может быть, в другое время я попыталась бы найти с ней общий язык, если не подружиться, но сейчас я была просто неспособна на это.
— Понимаю, — моя улыбка была такой же ледяной, как у нее. Я медленно смерила ее взглядом с ног до головы. — Вам следовало бы носить шейный платок, Бенджамин.
Я выделила голосом имя, одновременно поглаживая пальцами собственное горло. Медленно и нарочито, ровно в том месте, где прощупывались хрящи гортани.
Где у мужчин, всех до одного, выделялся кадык.
Она побелела.
— Вы не… не посмеете! — Она бросила быстрый взгляд за мою спину, туда, где переминались с ноги на ногу матросы.
Ненавидя саму себя, я приподняла бровь.
— Желаете проверить, как далеко я готова зайти, убеждая вас? Очень далеко. Не покривлю душой, если скажу, что любой из экипажа готов отдать жизнь за своего капитана. И я тоже.
На самом деле я бы не обнародовала пол пленницы и не отдала ее матросам — всему есть предел. Но эта девушка сама услышала в моих словах угрозу, сама придумала ее воплощение и сама поверила в возможный кошмар. И, да простит мне Господь такую жестокость — я не намеревалась ее разубеждать.
— Да ты страшный человек, сокровище мое, — протянул Генри.
Он перестал скручиваться в комок, и мышцы, кажется, немного расслабились. Я не стала ему отвечать, и без того было тошно.
— Итак? — Я взглянула в глаза «Бенджамина».
Какое-то время мы смотрели друг на друга в упор, но она все же опустила глаза первой. Ссутулилась, словно из хребта выдернули стержень.
— Хорошо. Я помогу вам.
Я осторожно повернула Генри на спину, отвела его руки от живота. Судорожно выдохнула сквозь стиснутые зубы — словно мне самой пропороли брюхо от пупка до грудины. Обычно в ножевых драках раны наносят коротким тычком, повреждения Генри были такими, словно кто-то задался целью умерщвлять его долго и болезненно. Как так вышло, что капитан не смог уклониться от удара? Впрочем… На нем же живого места нет!
Нельзя об этом думать. Сейчас — нельзя. Не мой любимый мужчина сейчас лежит на столе, придерживая собственные выпавшие кишки. Просто еще один раненый после боя.
Я срезала с него одежду. Пленница подошла, положив ладони по обе стороны раны, застыла с отсутствующим взглядом.
— Кишечник не задет.
Быть не может! При такой ране!
Не веря ей, я посмотрела сама. Мысленно перебирала петлю за петлей, «разглядывая» со всех сторон. Подняла глаза.
— Вы правы. Но как это возможно?
— Лорд Ривз в наставлении для изучающих хирургию указывал, что примерно в пятой части случаев ножевых ранений живота внутренние органы остаются целыми. Кишечник сокращается, уходя от лезвия.
Да, такое наставление едва ли могло попасть мне в руки.
Значит, остается только срастить рану на животе и проследить, чтобы воспаление не распространилось по всему кишечнику: все же Генри едва ли потрудился помыть руки перед тем, как запихивать кишки обратно.
— Я зашью рану, а потом обработаю другие раны, ожоги и обморожения, — отчиталась Краун.
Да, так будет разумно. Швы удержат края, и их будет легче срастить. Я подала ей лоток с инструментами и шелком.
— Занимайтесь раной, остальным я пока займусь сама.
— Лорд Краун… подал голос Генри.
— У меня нет титула, — ответила она, не поднимая головы.
— Прошу прошения. — Он стиснул зубы, когда игла вошла в плоть.
Я покосилась на склянку с раствором опия. Добавить? Нет, Генри и так уже говорит не слишком четко, значит, я и без того выбрала чересчур большую дозу.
— Я правильно понял, что вошел в число тех везунчиков, которым удалось остаться с целыми кишками?
— Вы совершенно правильно поняли. Но опасность не миновала, внутрь живота могла попасть зараза и…
— Я постараюсь позаботиться об этом. — Я тоже продела нитку в иглу. — Прошу прощения, капитан, но некоторые раны сейчас я только зашью, а заживлю позже. Иначе у меня не хватит сил сдержать воспаление.
— А за переборкой уже наверняка очередь страждущих, — он зашипел сквозь зубы. — Я бы не хотел, чтобы остальные остались без помощи, леди Белла.
— Постараюсь помочь всем, кому смогу, — заверила его я.
Какое-то время в операционной стояла тишина, которую прерывал лишь звон инструментов о лоток да неровное дыхание раненого.
— Кто вас учил? — поинтересовалась Краун.
— Матушка.
— Удивительно. Я думал… — Она осеклась.
— Что подобный дар уникален?
— Как минимум крайне редок.
— Трудно судить. Владеющие им не трубят о своих способностях на всех перекрестках.
— Жаль. Иногда мне кажется, что, объединившись, можно было бы многого добиться.
— Или восстановить против себя весь мир. Кто скажет?
Мы снова замолчали, размышляя каждая о своем.
— Я закончил, — сказала она, наконец.
Я осмотрела шов — на мой неискушенный взгляд стежки выглядели идеально.
— А где учились вы?
— В Граяне.
«И ваши родители не протестовали?» — хотелось мне спросить. Но не следовало лезть не в свое дело. Мы не подруги и уже не станем ими. И все же внутри немного потеплело от знания, что где-то в мире существую отцы, не считающие дочерей никчемными и способные поддержать подобную авантюру. Но я не удержалась от другого вопроса:
— Правда, что там советуют втыкать иглу в сальную свечу?
— Правда, — ответила она без улыбки. —
