А потом сообразила. И устыдилась. Заставила себя сделать шаг вперёд, пока никто ничего не заметил.
Глупый, иррациональный страх. Прошлое моё путешествие в карете ничем хорошим не закончилось. Да ещё эти отвратительные кошмары… снова оживали в памяти воспоминания того, как беспомощна я была. Руки потянулись к причёске… я одёрнула себя. В этот раз мне не понадобится шпилька.
— Элис, всё в порядке? — мой муж придерживал для меня дверцу кареты и готовился подать руку, чтобы я взобралась по ступенькам.
— Более чем! — соврала я, учтиво улыбнувшись. Светская дама! Сегодня я — великолепно воспитанная, обученная всем тонкостям этикета аристократка. Я обязана достойно отыграть роль герцогини Морриган. Выполнить то, ради чего Дорн заводил себе жену. Для красивой картинки. Придётся сделать всё возможное, чтобы он не пожалел о выборе.
В карете мы были вдвоём. Дед с моей подругой выбрали другой экипаж из обширного Морригановского парка. Явно решили оставить нас наедине.
Что ж. План и удался, и нет. С одной стороны, мы и правда были наедине. Вот только сидели не рядом, а друг напротив друга… и снова всю дорогу молчали. Только встречались взглядами изредка — и я тут же отводила свой. Нервно расправляла кружевные перчатки на пальцах и продолжала неравный бой с воспоминаниями.
— Не нужно волноваться. Всё будет замечательно, — тихо произнёс Дорн, когда снова подавал мне руку, теперь чтобы помочь выйти. И украдкой погладил пальцы, держа в руке мою ладонь.
Я ответила сдержанной улыбкой и не стала уточнять, что причины моей тревожности вовсе не связаны с предстоящим вечером. Но как же была счастлива, когда смогла выбраться, наконец, из ловушки кареты на свежий воздух!
Опера ослепляла огнями. Морским прибоем рокотали светские беседы в холле.
При нашем появлении все умолкли.
Дорн чуть крепче сжал мою руку и провёл по кругу, делая вид, что рассказывает мне о каких-то то тонкостях местной архитектуры. Попутно мы ловили приветствия джентльменов, завистливые взгляды дам, адресованные моему кольцу, вопросы, которые Дорн отбивал шутками и ничего не значащими отговорками…
— Вы так напряжены, будто ожидаете, что я прямо сейчас начну пускать слух о беседке, — бросил на меня косой взгляд муж и слегка улыбнулся. Я промолчала и взяла с ближайшего столика бокал воды. На секунду замерла, не донеся его до губ, когда мне показалось, что поверхность пошла рябью. По вроде бы, только показалось…
Всё было так спокойно в последнее время. Я надеялась, что моё везение продолжится.
Мне ведь ещё предстоит самая ответственная часть миссии — убедить мужа поскорее отправиться в наше фамильное имение. Ни на секунду я не забывала о Тедервин и причинах, которые гонят меня туда.
Но сегодня… сегодня будет спектакль.
Старый герцог и Тилль уже сидели в ложе. Он травил какие-то анекдоты, она умирала со смеху, изо всех сил стараясь держать приличный вид и не слишком громко смеяться. Мне даже завидно стало — бывает же, что людям просто хорошо и спокойно друг с другом, и можно даже разговаривать. И даже не молчать. И тебя даже услышат. Почему у меня не может быть так же?
Мы с Дорном сели на самое видное место. Не могли себе позволить то же, что старик со своей спутницей, которые забрались в полутёмный уголок позади нас и там продолжали непринуждённо болтать. Судя по всему, сегодняшнее представление каждый из них видел, и не один раз. Зачем тогда было приезжать? Непонятно. Была б моя воля, я бы осталась.
Ну а мы с мужем немедленно стали центром притяжения всеобщего внимания. Словно на витрине. Буквально кожей я чувствовала, как пробегают по мне чужие взгляды. Многие рассматривали нас даже в театральные бинокли, ничуть не смущаясь. Главным образом меня. Но и Дорн был явно не в своей тарелке. Я поняла по его напряжённому и слишком чопорному лицу. Небось, этот отшельник сейчас тоже жалеет, что его заставили вылезти из берлоги.
Наконец, подняли занавес.
Я с трудом понимала, что происходит на сцене. Чувство дискомфорта никуда не исчезло. Кажется, для многих гостей пялиться на нас было куда как интереснее спектакля. Шум голосов внизу даже не думал стихать, и мне временами казалось, что певцам приходилось петь громче обычного. Высокий голос певицы буром ввинчивался мне в висок.
И тут вдруг ко мне повернул голову муж. Склонился ближе, коснулся плечом. Сверкнул в темноте глазами.
— Дорогая, вам очень интересен этот спектакль?
— Дорогой, сказать начистоту, я нахожу его просто ужасным, — честно призналась я на выдохе.
Он нащупал мою руку. Сначала, правда, промазал и схватил за колено.
— В таком случае, что вы скажете на то, чтобы вернуться прямо сейчас, не дожидаясь конца представления?
Я замялась.
Немедленно встряла Тилль:
— Ваше сиятельство, Элис просто не выносит шумных сборищ! Она слишком деликатна, чтобы признаться в этом. Так что смело берите жену в охапку, и уводите! — проворковала она.
Дорн молча встал и подал мне руку. Я подняла глаза и робко вложила в неё свою ладонь — который раз за сегодняшний вечер. Я ведь так и привыкнуть могу! Было странное ощущение, как будто всё происходит не по плану. Неправильно, но как-то… по-хорошему неправильно. А ещё я поняла, что ужасно, просто безумно хочу скорее отсюда уйти. Вместе с ним.
— Отдыхайте, дети мои! — снисходительно бросил нам в спины дед. — Гости разъехались, и я лично дал выходной всем слугам, кроме вашего кучера. Да и у того указания распрячь коней по прибытии, да и убираться по своим делам. Так что вас никто не побеспокоит.
— А… что же вы? — спохватилась я, оборачиваясь. Кажется, щёки начинали гореть.
— А мы с моей очаровательной спутницей останемся. Досмотрим спектакль, покатаемся по ночному городу… Столица прекрасна в любое время года!
Видя моё смятение, Тилль подмигнула, а потом ещё сделала кистью выметающе-подгоняющее движение.
Мне пришлось подчиниться, когда муж просто потащил меня за руку прочь. И не отпускал, пока мы шли через пустой и гулкий холл, где я сама себе в своём чудесном платье казалась кусочком неба, заблудившимся на земле и растерянным.
В экипаже мы снова сели друг напротив друга. За окном мелькали редкие огни масляных фонарей, кое-где дома перемигивались отблесками свечного пламени. Город был уже почти погружён во тьму. Кучер поэтому не гнал лошадей, и мерный цокот копыт по мостовой разлетался эхом в вечерней тишине.
Стук других копыт ворвался в моё сознание из памяти. Кошмар, в котором я бегу, бегу… Холодный озноб пробежал по спине. Усилием воли я заставила себя стряхнуть мимолётное оцепенение. Оторвалась от созерцания вида за окном и посмотрела на своего спутника.
Дорн сидел напротив, и взгляд его — сосредоточенный, задумчивый — тоже был направлен мимо меня, куда-то вдаль.
Я проговорила тихо:
— Иногда мне так хочется знать, о чём вы думаете. И я бы спросила… но не стану.
Он перевёл взгляд на меня. И улыбнулся — неожиданно мягкой улыбкой.
— И всё-таки нашли способ спросить.
Я потупилась, но не удержалась от улыбки тоже.
— Думаю о том, что сказал мне дед перед выездом.
Стрельнув в него глазами, я постаралась придать взгляду максимально вопросительное выражение. В ответном сером заплясали искры смеха.
— Хорошо, сдаюсь! Моя маленькая герцогиня, вы меня переглядели.
— Тогда рассказывайте!.. — шепнула я.
— Дед сказал примерно следующее. Только в его возрасте понимаешь, как нужно ценить каждое мгновение такой скоротечной жизни. И что иногда стоит меньше думать. Больше… рисковать. И проживать каждый день как последний. Потому что однажды он таким и будет.
Закусив губу, я ждала продолжение. Потому что оно должно было быть — это продолжение. Я видела по глазам, что это не всё, что Дорн хотел сказать. И ждала с замиранием сердца… но он лишь смотрел на меня, смотрел… и я плавилась и сгорала под этим взглядом. Рассыпалась в жаркий пепел. Без единого шанса собраться снова.
Он так и не продолжил. А чуть прищурившись напоследок, снова отвёл взгляд. И весь оставшийся путь опять смотрел в окно.
