— Такое часто случается, особенно если они не чистокровные. Они, по сути, бесполезны для
заводчиков и просто требуют большего количества ртов для кормления. Это дерьмово.
— Дерьмово, — вторит Аид. Щенок утыкается носом ему в грудь и со вздохом устраивается у него
на руках. Он гладит его по голове одним пальцем, как будто боится причинить ему боль. — Это ужасно, когда тебя не хотят.
Мое сердце болезненно сжимается. Я говорю, прежде чем даю себе возможность подумать.
— Тебе следует забрать одного из них.
Она права насчет этого большого пустого дома, и никто не любит тебя так, как собака. Он или она завоюет тебя прежде, чем ты успеешь оглянуться.
Он созерцает щенка, все еще методично поглаживая его.
— Это не очень хорошая идея.
— Почему?
— Легче не беспокоиться.
Я могла бы рассмеяться, если бы в комнате осталось хоть немного воздуха. Аид может притворяться, что ему все равно, но этот человек беспокоится больше, чем кто-либо другой, кого я когда-либо встречала. Он слишком старается держать людей на расстоянии, но, очевидно, не заметил, как эпически потерпел неудачу. Я не уверена, что должна быть тем, кто скажет ему, что мое дело отодвинуть занавес и показать ему правду о его обстоятельствах. Я не являюсь постоянным элементом его жизни. Эта мысль оставляет во мне чувство пустоты.
Внезапно я преисполнилась решимости убедить его купить этого щенка. Мысль об Аиде, одиноко бродящем по коридорам своего дома после того, как я уйду, повелителе пустоты и печали… Я этого не вынесу. Я не могу позволить этому случиться.
— Аид, ты должен взять щенка.
Он наконец смотрит на меня.
— Это важно для тебя.
— Да. — Когда он просто ждет, я даю ему кусочек правды. — У каждого должно быть домашнее
животное хотя бы раз в жизни. Это такое благословение, и я думаю, что это сделало бы тебя счастливым. Мне нравится думать, что ты счастлив, Аид. — Последнее звучит почти как признание. Как секрет, только между нами.
Он долго смотрит на меня, и я не могу понять, что происходит в его темных глазах. Он тоже думает о надвигающемся на нас крайнем сроке? Невозможно сказать. Наконец он медленно кивает.
— Может быть, собака не была бы плохой идеей.
Я не могу удержаться, чтобы не затаить дыхание.
— Правда?
— Да. — Его внимание переключается на оставшихся двух щенков. — Ему будет ужасно одиноко
без своих однопометников.
— Эм. — Я почти уверена, что мои глаза вот-вот выскочат из орбит. — Что?
Вместо того чтобы ответить прямо, он повышает голос.
— Гейл? — Когда она появляется снова, он кивает на щенков. — Мы возьмем их всех.
Она поджимает губы.
— Я не из тех, кто говорит тебе, как вести дела.
Он выгибает бровь.
— Когда это тебя останавливало?
— Три собаки — это много, Аид. Три щенка? Ты откусываешь больше, чем можешь прожевать. -
Она указывает на щенков. — И они изжуют в дерьмо твои дорогие туфли.
Его это не смущает. Он сам встал на этот путь, и его не переубедишь.
— Я выплачу персоналу надбавку за вредные привычки. Все будет хорошо.
На мгновение мне кажется, что она продолжит спорить, но в конце концов она пожимает плечами.
— Не приходи ко мне плакаться через неделю или две, когда у них действительно начнут
резаться зубы.
— Не буду.
Один последний взгляд, и она качает головой.
— Лучше позови кого-нибудь из своих людей, чтобы они помогли принести и унести. Ты не
приспособлен для щенков, так что нам нужно будет тебя загрузить.
— Считай, что это сделано. Мы достанем все, что ты сочтешь нужным.
Она уходит, все еще качая головой и бормоча что-то об упрямых мужчинах. Я поворачиваюсь обратно к Аиду и не могу удержаться от широкой ухмылки.
— Ты покупаешь трех собак.
— Мы покупаем трех собак. — Он легко поднимается на ноги, щенок все еще укачивается у него
на руках. — Ты должна была бы уже знать, что я не могу сказать тебе «нет», Персефона. Ты обращаешь на меня свои большие карие глаза, и я словно пластилин в твоих руках.
Я фыркаю. Я ничего не могу с этим поделать. — Ты полон дерьма.
— Следи за языком, — бормочет он, веселье освещает его глаза.
Я расхохоталась. Головокружение, пронизывающее меня, — это чистое, неразбавленное счастье. Чувство, на которое я не имею права, не сейчас, когда все нависло над нашими головами, но почему-то это делает его более ценным. Я хочу цепляться за этот момент, отбросить реальность и позволить нам провести это время без перерыва.
Потому что, что бы он ни говорил, эти собаки на самом деле не мои. Они принадлежат ему, так и должно быть. Я здесь до конца зимы, но это все. Потом я уйду, и они станут маленькой стаей Аида. Дружеское общение, которое он, надеюсь, позволит, даже если будет держать людей вокруг себя на расстоянии.
Мой маленький пузырек счастья мгновенно сдувается. Он заслуживает гораздо большего, чем та рука, которую ему протянула жизнь. Он заслуживает того, чтобы быть счастливым. Он заслуживает того, чтобы его окружали друзья и близкие, которые наполнят его гигантский дом смехом и впечатлениями. Он такой хороший человек, даже если он злодей в том, что касается Олимпа — по крайней мере, той части Олимпа, которая в него верит.
Требуется целых тридцать минут, чтобы достать все, что нам нужно, и чтобы появился человек Аида Харон с двумя парнями, чтобы помочь отвезти все это домой. Только когда я переступаю порог, я понимаю, что до сегодняшнего дня думала об этом месте как о доме. Что это больше похоже на дом, чем когда-либо был высотный пентхаус, принадлежащий моей матери, в присутствии моих сестер или без них.
Вспышка паники пронзает меня насквозь. Неважно, насколько мне нравится проводить время с Аидом, это не может быть домом. Я слишком многим пожертвовала, попросила своих сестер пожертвовать слишком многим, чтобы не доводить дело до конца сейчас. Я должна уйти после того, как мне исполнится двадцать пять, должна забрать свой трастовый фонд и уйти с Олимпа. Если я этого не сделаю… В чем вообще был смысл?
Я бы поменяла одну красивую клетку на другую. И это единственное, чего я не могу допустить.
Глава 23Аид
— Аид, мы опаздываем.
Я сижу на полу, пока три черных щенка играют у меня на коленях. Им потребовалась большая часть дня, чтобы привыкнуть к этому пространству, и мы решили освободить комнату рядом с внутренним двором, чтобы у нас был легкий доступ на улицу для перерывов на горшок. Так много всего нужно обдумать, что это почти отвлекло меня от того, что грядет.
Почти.
Я поднимаю глаза, и у меня перехватывает дыхание. Персефона прекрасна во всем, что на ней надето, но в черном она сногсшибательна. Этот цвет оттеняет ее золотистую кожу и светлые волосы. Это не совсем скрывает ее яркость, но создает ощущение случайного солнечного луча, который каким-то образом попал в Подземный мир. Платье прилипает к ее коже, как масло, стекая по груди и вниз по бедрам, чтобы упасть на пол у ее ног.
Она выглядит как гребаная королева.
— Аид?
Я мысленно встряхиваюсь, но не могу отвести от нее глаз.
— Ты прекрасно выглядишь.
Она смотрит на себя сверху вниз и проводит руками по бедрам.
— Джульетта превзошла саму себя в
этом. Оно обманчиво просто, но крой и ткань просто мастерские.
Я осторожно убираю щенков с колен и поднимаюсь на ноги.
— Это не выглядело бы так мастерски ни на ком другом.
— Теперь ты просто дразнишь меня. — Но она улыбается, как будто мои комплименты делают ее
счастливой. Мне приходится сдерживать порыв пообещать делать ей комплименты каждый день, если это вызовет такое выражение у нее на лице. Заметила ли она, как медленно расслабляется и раскрывается в последние несколько недель? Я заметил. Она перестала так тщательно следить за своими словами, перестала рассматривать каждый разговор как поле битвы, с которого она может не выйти с другой стороны. Еще одно явное свидетельство того доверия, которое она мне оказывает.
