— Не-а. Я просто твою реакцию проверяла. Реакция положительная. Больше не напоминаешь недовоскрешённого зомби.
Я махнула на неё рукой и аккуратно положила Мýру в переноску. Он жалобно заскулил.
— Мýра, тише, все в порядке. Мы сейчас поедем домой.
— Мýра? — удивилась подруга. — Какое странное имя. Это ты его так назвала уже? Или его так звали?
— Это его имя, — кивнула я, поднимая переноску и направляясь к выходу. — В мой адрес уже, помнится, высказывались по поводу отсутствия у меня фантазии, так что сохрани своё время.
Горло немедленно перехватило спазмом. Рей…
Дома я сразу засунула Муру в ванну, которую он воспринял с благосклонностью, совершенно, как я понимаю, несвойственной в этом случае собакам. Он был ужасно худой и дрожал от слабости. Я высушила его, выстригла колтуны и расчесала шерсть. И потащила на кухню кормить. Насыпала полную тарелку свежеприобретенного корма и сунула ему под нос. Мýра настороженно принюхался. Потом осторожно потрогал корм лапой… И поднял глаза на меня, недоумённо склонив голову.
— Знаешь, для создания, обожающего тухлых крыс, ты удивительно требователен! — буркнула я.
Мýра снова опустил нос к миске… подумал… затем бодро развернулся, задрал лапу и нагло оросил содержимое тарелки.
Встряхнулся и с гордым видом посмотрел на меня.
— Ну ты оборзел, парень! — у меня аж дух захватило от такой наглости. — Ты что себе позволяешь в помещении!?
Мýра только фыркнул и пару раз скребнул задними лапами по полу, типа зарывая моё подношение.
Я вздохнула, выбросила осквернённое содержимое миски в мусорное ведро и достала из холодильника остатки вчерашнего ужина: жареный куриный окорочок. Мýра сразу оживился и засверкал глазами.
— Все с тобой понятно, проходимец. Тоже мне, любитель натуральных продуктов. Придется тебе кур покупать. И фарш.
Сожрав все мясо, которое нашлось у меня в холодильнике, Мýра вздохнул и отправился в комнату предаться послеобеденному отдыху. Он залёг на мою кровать, а я села в кресло рядом и начала его рассматривать. После купания от стал немножко похож на себя старого. Нет, не столько внешним обликом — нынешний Мура был раза в три меньше и выглядел обычной собакой — сколько повадками, аурой, которую он излучал. Я сидела в кресле, рассматривала его, пыталась вспоминать… Мысли путались. Мне вдруг снова начало казаться, что мои воспоминания фальшивы: это игра подсознания, фокусы мозга, лишённого кислорода — да что угодно. И это просто собака, что я ещё себе придумала?.. Мура неожиданно открыл глаза. Обычные чёрные собачьи глаза. Я вздохнула, убеждаясь в собственной глупости. Но тут глаза собаки на миг окрасились изумрудной зеленью, и он недовольно тявкнул. И снова у меня в голове словно что-то щёлкнуло, освобождая заблокированную память… Что со мной происходит?!
Мура недовольно заворчал, закрыл глаза и свернулся в клубок. А я пошла на кухню сварить себе кофе покрепче. Надо было подумать.
Я сварила кофе, сделала себе бутерброд с колбасой, которую Мура до этого с презрением отверг (хорошо хоть не помочился!)… И вот, когда я задумчиво допивала свой кофе, из спальни раздался грохот. Я подскочила и вихрем влетела в комнату, даже не зная, чего ожидать. Моему взгляду предстал опрокинутый стул, мой рюкзачок, лежащий на полу, и Мура, скребущий по нему лапкой.
— Мура, что ты вытворяешь?!
Мура поднял на меня глаза, поднял лапку и с невыразимой печалью во всем облике поводил ею в воздухе. Затем он взял в зубы рюкзачок и подтащил его к моим ногам. Сел рядом и, тоскливо глядя мне в глаза, начал издавать скулящие звуки.
Я не удержалась и рассмеялась:
— И что тебе понадобилось в моей сумке? Забыл, что у тебя теперь лапки? Нет больше пальчиков? Бедняжка ты мой, бедняжка!
Я потрепала шпица по голове, открыла рюкачок и сунула ему под нос:
— Ну, что ты тут хотел?
Мура ловко сунул морду внутрь, попыхтел там и вытащил записную книжку. С рычанием встряхнул так, что оттуда вылетело несколько страниц… и сухой листик. На этот листик Мура накинулся с нетерпеливым рычанием и мгновенно сожрал.
У меня брови на лоб полезли. Бог ты ж мой! Совсем забыла про этот листик! Неужели у меня в сумке завалялся кусочек фейо?!
— Мура, тебе плохо не станет? — я озабоченно присела на пол рядом с вытянувшимся во всю длину шпицем.
Мура лениво вильнул хвостом и тявкнул, всячески намекая, что ему станет только хорошо.
Пришлось ему поверить, хотя в последовавшие сутки моя вера подверглась серьезному испытанию: Мýра спал. Беспробудным и спокойным сном. Я ходила кругами, пыталась его тормошить, предлагала еду — без толку. Шпиц ровно дышал, не показывая никаких признаков дискомфорта, но просыпаться отказывался.
На следующий день, когда я уже было решила тащить спящего красавца к ветеринару, Мýра неожиданно открыл глаза. И глаза эти были глазами чиррлы: изумрудно-зелёные, со змеиным вертикальным зрачком.
Эпилог
Мýра с гордым видом трусил по Беркли Сквеар. Я шла за ним, удерживая поводок, кутая нос в шарф и проклиная промозглую Лондонскую зиму. После целого дня, проведенного в сидячем положении на сессиях конференции, в качестве променада я собиралась пройтись по Пикадилли, полюбоваться на украшенные к Рождеству витрины и дома. После жаркого Техаса мне было зябко, уныло и противно. Я, конечно, скупила дикое количество шерстяных свитеров в окрестных магазинах, но это почему-то слабо помогало. Поэтому я шла и уныло честила шефа, пославшего меня на эту дурацкую конференцию, и надеялась, что яркие рождественские огни хоть немного поднимут мне настроение. Рождество уже через две недели, а настроения как не было, так и нет. Я прислушалась к себе, не желает ли прорваться наружу утихшая было с появлением Мýры депрессия… Вроде нет. Уже полтора года прошло, и я живу более-менее нормально. Ну, учитывая постоянно грызущую изнутри тоску. Хоть живу и функционирую, и то благо. Мысли о Рее сначала терзали постоянно. Меня натурально разрывали два противоположных ощущения: что мне все наши отношения померещились в коме, и что всё это было, но он просто про меня забыл: с глаз долой — из сердца вон. В конце концов я усилием воли запретила себе думать на эту тему. Тоска никуда не делась, да, но я пыталась похоронить её под новыми впечатлениями от поездок и работой.
Диссертацию я благополучно защитила чуть больше года назад. С тех пор тихо-мирно работала на кафедре, читая лекции по радиационной биологии и продолжая свои исследования в области радиационных мутаций ДНК. В какой-то момент обнаружилось, что мои исследования в этой «серой» области довольно интересны, мои находки — довольно значимы… ну, в этом узком кругу. Каким-то непонятным мне образом я превратилась в первопроходца. Меня начали цитировать, вызывать на конференции и — о Боже! — спрашивать совета. Короче, в этой области науки мы с моим шефом неожиданно превратились в звёзд. И если мой шеф, не снимая вечной бейсболки, с безразличной усмешкой принимал весь этот шквал внимания, то мне хотелось спрятать голову в песок. Мне по-прежнему казалось, что всё это яйца выеденного не стоит. Ну, вот не заострили внимание остальные ученые на одном моменте, но ведь это не что-то там новое и потрясающее! Короче, я страдала, а шеф, жена которого была беременна в очередной раз, не моргнув глазом отправлял меня на все конференции, где жаждали нашего участия. Он, значит, сидел дома в тёплом Техасе, а я моталась то в Монреаль, то в Бостон, то вот в Лондон. В Лондоне я уже была третий раз за год, так что новизна и восторженность изрядно притупились. Вот конкретно сейчас хотелось засесть в баре и выпить горячего глинтвейна. Тут я в нежностью вспомнила Германию, куда моталась ровно год назад: вот где знают толк в зимних забавах. Здесь как-то всё было не так… или я просто мест не знала. В Лондоне мне почему-то было грустно и холодно, как выяснилось, независимо от времени года. Хорошо, я давным-давно оформила Мýру как животное эмоциональной поддержки и теперь могла безболезненно таскать его с собой чуть ли не по всему миру. Он действительно здорово меня выручал, и не только в моральном плане. Я невольно передернула плечами, вспоминая первую и последнюю встречу Мýры и Виктора.
