— О, звучит как-то сложно, — удивилась санитарка.
— А в каком я отделении?
— Детская онкология, — ответила женщина. — Самая ближайшая палата к травматологии.
«Хм… — задумался Тео. — Не здесь ли дочка первого секретаря находилась, а?»
— Ох, одна только идея создания такого отделения меня глубоко печалит, — проговорил он. — Детки наше будущее, а вон как болеют… Если вдруг нужна для кого-то палата, я ж тогда лучше домой поеду. Вы ж не думайте, мне чужое место не надо.
— О, не переживайте. В нашем отделении мест свободных много. Серьезно больных детишек уже нет, так лишь обследования проводим и домой с хорошими результатами отправляем.
— Уже нет? — зацепился за это Тео. — А что такое? Недавно были, да?
— Да, совсем вот недавно были, но лучше об этом не говорить, — смутилась она странно.
— От чего же?.. Давайте поговорим лучше, а то я снова чихать начну, и тогда вы заикой стать рискуете, — смешно скривился артефактор. — Кстати, спасибо отдельное, что не ругаетесь за беспорядок. Я очень это ценю! Разрешите сделать вам подарок?
— Что?.. — изумилась женщина. — Подарок? Мне? Ой, ну что вы… Не надо, а какой?
Тео усмехнулся, попросил ее передать ему чемоданчик, который стоял достаточно далеко от него, и он не мог сам дотянуться. Она подала, и Тео сразу же нашел, что ему нужно. Красивое колечко с синими камушками, не дорогое, совсем не жалко было отдать для дела. В колечке была заряжены чары «желание рассказать все самые грязные секреты», которые носитель только знает. Эффекта хватает надолго, так что санитарка и опомниться не успеет, как всё ему выдаст.
— Буквально вот несколько дней назад эту же палату занимала дочка первого секретаря нашего славного мэра. Хорошая девочка была, милая, вот только болела очень серьезно, ни какое лекарство ей не помогало, — с горечью рассказывала санитарка. — Хоть с девочкой постоянно мама сидела, но скучно ей тут одной было, и я ей раскраски приносила, играла с нею, когда мать устало засыпала вот на этом диванчике, а мать девочки-то часто устало засыпала…
Санитарка щелкнула себя по горлу, давая понять, что жена секретаря часто была нетрезва. А после продолжила рассказ:
— И вот однажды, когда мы с девочкой играли, она вымазалась в красную краску прямо на щеке. Краски еще такие качественные оказались, не отмывались сразу. Пятнышко осталось, с каждым днем оно всё меньше становилось, но мне заметно было… И вот прихожу я однажды на работу, а мне страшную новость говорят: подружка моя драгоценная скончалась. Я себе место по началу не находила, и когда палату за ней убирала, так расплакалась, и вдруг убираясь нашла любимую мягкую игрушку девочки. Она совсем не могла без нее спать…
Она повертела на пальце кольцо, словно хотела его снять. Тео уже панически пытался придумать, как не позволить ей это сделать, но санитарка просто повертела колечко на пальце, залюбовавшись синим камнем, и продолжила свой рассказ:
— Ну, думаю… Пусть девочки нет, а игрушка-то важная. Решила домой отнести, к первому секретарю. Дверь мне открыла горничная, и, увидев игрушку в руках, обрадовалась. Сказала «А мы ее ищем! Саннилия без нее уснуть не может!». Я смотрю на нее как на пришибленную, и говорю «В смысле? Она же погибла!». Лицо горничной исказилось, будто она сказала что-то совсем не то, испугалась, выхватила у меня из рук игрушку и закрыла перед носом дверь. Это было так странно!
Санитарка снова повертела кольцо на пальце и возмущенно продолжила говорить:
— Ведомая какой-то силой, я обошла дом вокруг, и увидела в окно девочку! Санни игралась в куклы!
— Да вы что? — удивился Тео. — Вот так диво! Это точно была та самая девочка?
— Да! И поверьте, я сама очень удивилась! Я даже не заметила как громко закричала имя девочки… Вот тут меня заметила ее мать. Спрятала Санни — шторы плотно занавесив, и ко мне выскочила. Вся в черном, словно траур у нее. Я ее вопросами засыпала — все-таки ж непонятно ничего. А она говорит что эта девочка — дочка родственников, что на похороны Санни приехали, что ее девочка мертва, и стала ругаться на нашу больницу, что мы бездарные все, и не сумела ее ребенка спасти, прогнала меня… Мне так обидно стало, что я, на работу вернувшись, к главврачу отделения нашего пошла. Как же это, спрашиваю, не справились, когда Санни жива и здорова, а он мне выдал: «Не лезь не в свое дело! Мертва пациентка и точка! Иди горшки мыть — вот твоя задача!»…
— Но вы уверены, что девочка не родственница, эта была ваша подружка, да?
— Конечно, Санни увидела меня, улыбнулась, рукой мне помахала. Чужая бы девочка стала бы на меня так реагировать, а? И на щёчке пятнышко было! Я разглядела его!
— Да, вы правы. Чужой девочке вы были б безразличны, — закивал он. — Вы правы… А вы сами об этом еще с кем-нибудь говорили?
— Нет, но секретарь искал меня, да я решила, что главврач прав, не стоит не в свои дела вмешиваться… Спряталась, и не высовываюсь какой день. Даже вот не знаю, зачем вам все рассказала. Вы же никому не скажите, правда?
— Кто? Я?.. Конечно! Вы ж посмотрите на меня: привязан к постели! Кому я что скажу?
— Да, да… Ножка ваша сильно поломана. Так же еще умудриться надо было. Не бережете вы себя. Может, надо что-нибудь? Вы ж говорите, я помогу.
— Нет, нет, спасибо… Мне ничего не надо, — успокоил ее Тео, обдумывая всю ситуацию.
Девочка не умерла, похороны были липовыми, и Эулат добился того, что его жену отправили в какой-то пансионат, якобы для душевнобольных. Хм… Якобы… И одна ли она уходила?.. Если требовалась такая ложь, как организовка похорон, значит, не мог он открыто показывать всем своего здорового ребенка, вот только если чьи-то глаза обмануть можно, то портал нет… Ох, вот бы добыть сведенья о перемещении в другой мир госпожи Эулат, это стало бы серьезной уликой.
Чтобы секретарь не говорил, а выходит эликсир жизни каким-то боком ему для дочери достался. Хм… все запуталось окончательно, а он даже не мог поставить Василису в известность!
Интересно Эулат сам догадался о липовых похоронах, или это из-за слов Василисы, что она сказала в тот день, когда они были в мэрии и осматривали хранилище?
В палату вернулся господин Рэхтон, к его приходу, у Тео уже имелась новая подушка, а в комнате была идеальная чистота. Пришел начальник не один, а вместе с артефактором в области связи и общения, с господином Вайдерном. Тео был рад увидеть коллегу, давно его не видел, давно не общался, оказалось, что умудрился соскучиться.
Коллега пришел не с пустыми руками, а с серьезными подарками: из мед. лаборатории для Тео передали исцеляющие настойки, которые судя по наставлениям ученых, должны были поставить его на ноги за час. Такому подарку Тео безумно обрадовался, и сразу же хотел выпить небольшую колбу залпом, как вдруг Рэхтон отобрал у него из рук бутылочку и сказал:
— Ну, нельзя же быть таким опрометчивым, Тео!
— А что?.. — изумился он. — Это же от наших…
— Я сейчас никому не верю: ни нашим, ни чужим! — фыркнул начальник, и, повернув голову к Вайдерну, протянул ему открытую колбу, которую как раз таки из медицинского чемоданчика он и вынул, и велел. — Сам выпей сначала.
— Что? — изумился Вайдерн. — Зачем?! Вы тут совсем с ума посходили?!
— Мне тоже кажется это лишним, — подал голос Тео, и попытался взять из рук начальника колбу, но получил по рукам.
— Пей! — строго сказал Рэхтон, всучив колбу связисту. — Ты это принес, ты и пей!
— Вы, правда, думаете, что я могу попытаться убить Тео?.. Да зачем мне это надо?!
— Вот и пей раз не надо! — рыкнул начальник.
— Не буду я ничего пить! — гаркнул Вайдерн и швырнул колбу в мойку.
Она разбилась от такого удара и большая часть жидкости пролилась в канализацию, но буквально на самом донышке колбы, которое смогло уцелеть, еще виднелись крупицы синеватой жидкости.
— Охрана! — гаркнул Рэхтон на всю палату, и в комнату вошли несколько мужчин.
Кивнув в сторону разъяренного связиста, начальник рыкнул:
