и отправили на аборт!
– Юми сказала, что Минхи избавилась от ребенка. – Губы бабушки дрожали, а лицо перекосилось. Говорить ей было очень трудно.
– Ненавижу, ненавижу вас… – рыдала Инхва. – Бедная Минхи! Вы же знали ее с детства, она была вам как родная! Посмотрите, чем все закончилось! Это все ваша вина!
– Я… возьму ее и воспитаю как родную дочь. – На пороге появилась заплаканная, едва живая Юми, держащая на руках ребенка. Она с трудом стояла на ногах, но осторожно прижимала к груди разбуженную криками девочку. Некогда смоляные пряди у лица побелели, и казалось, словно за эту ночь она постарела на несколько лет.
– Воспитаешь? – истерично выкрикнула Инхва. – Откуда мне знать, что ты не утопишь ее в море или не отдашь в приют?
Юми дернулась и пошатнулась, врезавшись плечом в дверной косяк. Крепче прижав к груди маленький сверток, она прошептала, едва шевеля губами:
– Я не такое чудовище, как ты думаешь. Клянусь памятью Минхи, что буду любить ее как родную и сделаю все, чтобы она была счастлива! Пожалуйста, поверь! Я никогда не причиню ей зла.
Юми посмотрела на хнычущую девочку и протянула к ней дрожащую руку. Крошечные пальчики крепко сжали ее трясущийся мизинец. Осторожно расправив одеяло, Юми прочитала вышитое на нем имя: «Сона».
Сона очнулась у металлических заграждений, отделяющих пешеходную дорогу от пляжа. Ночное небо заволокли черные тучи. Ветер терзал одежду и волосы, но Сона не замечала. Она была раздавлена, уничтожена, растоптана. В один миг весь ее мир перевернулся вверх тормашками, и сейчас ветер рвал не одежду, а душу, разнося ее клочья по пляжу Чхунмун.
Весь ужас и трагедия произошедшего били в сердце, словно молнии. Крошили его, как яркие зигзаги, безжалостно разрезающие темные клубы грозовых облаков. Она не могла понять, что чувствует и чувствует ли сейчас вообще что-то. Так страшно, больно и горько было на душе, что все эмоции, словно острые иглы, разом впивались в мозг и в ту же секунду исчезали, оставляя гудящую пустоту.
Огромное черное море угрожающе качалось, выплевывая на берег белую пену. И там, между двумя большими валунами, Сона увидела ее. Маленькая хрупкая фигурка протягивала к ней руки. О спину разбивались неистовые волны, но она безмолвным маяком ждала свою дочь.
Ноги сами понесли Сона вниз, сердце болезненно бухало, едва не разрывая грудную клетку. Даже издалека, за несколько десятков метров, Сона как никогда ясно видела ее лицо. Женщина, которая подарила ей жизнь.
Дыхание сбилось, волосы забились в рот, а ноги подкашивались, но Сона продолжала бежать и, не отрываясь, смотрела в яркие, добрые глаза. Легкое платье в мелкий цветок, длинные, вьющиеся волосы и руки, которые оказались на удивление теплыми.
«Наконец-то ты пришла, моя девочка! – Ласковый голос успокоил, а мягкая улыбка развеяла все сомнения. – Ничего не бойся, я с тобой».
Огромные волны отбрасывали ее назад, и, сделав три шага, Сона приходилось отступать на два. Она падала, больно билась о дно, соленая вода и песок попадали в глаза и рот. Но рука Минхи крепко держала ее ладонь и уверенно вела за собой. Море наконец дождалось свою дочь и с готовностью раскрыло для нее объятья.
«Я не хотела тебя пугать, просто должна была рассказать тебе правду».
Сона не видела ничего, блуждая в темноте и следуя за чистым голосом Минхи: «Прости меня… Я ничего не знала…»
«Не вини себя. Я ни о чем не жалею».
«Но мама, то есть… Юми…»
«Она твоя мама, и я благодарна ей за то, что она вырастила тебя. А за свои грехи Юми уже давно заплатила».
«Прости меня за то, что я не знала».
«Тебе не за что извиняться. Я навсегда останусь с тобой как дух моря, которым стала после смерти. Не бойся ничего, верь мне и делай то, чего хочет твое сердце. Я всегда буду защищать тебя».
Голос Минхи постепенно удалялся. Грохот разбивающихся о скалы волн и чей-то отчаянный крик неохотно выплывали из темноты. Кто-то тряс ее за плечи, больно давил на грудь и звал по имени. Сона закашлялась и подняла голову, выплевывая воду. Рядом с ней сидела бабуля и хваталась за сердце, прерывисто дыша. Мокрые кудряшки падали ей на лоб, прикрывая полные ужаса глаза.
– Ненормальная девчонка! – срывающимся голосом крикнула она и больно толкнула Сона в плечо. – Ты в своем уме?! А если бы я не проснулась? Ты…
Сона хлестнуло словно плетью, и вся горечь, боль и многолетняя обида полилась нескончаемым потоком.
– Теперь я понимаю, почему ты никогда меня не любила, – выплюнула она, дрожа всем телом. – Я всегда была для тебя чужой! Подкидыш, которого ты вынуждена была принять!
Лицо бабушки окаменело, а глаза остекленели.
– Откуда… что ты такое говоришь? – залепетала она, заикаясь.
– Я знаю все, можешь даже не пытаться мне врать! – выкрикнула Сона. – Но… бабуля, неужели… за столько лет… ты могла стать хоть чуточку добрее ко мне?.. Я так нуждалась в тебе…
Она не смогла договорить, голос сорвался. Сона вскочила на ноги и побежала по пляжу. В груди горело, слезы жгли глаза. Она ничего не видела, ощущая только огромную, сжигающую душу обиду.
– Сона! Подожди! Сона! – слышался за спиной отчаянный бабушкин крик, но Сона не могла остановиться. Правда, которую она так хотела знать, душила ее.
– Сона! Остановись! – Прерывающийся старческий голос слышался все ближе. Крепкие маленькие руки обхватили ее сзади за талию, и Сона спиной почувствовала бабулино тепло. Она обняла ее впервые в жизни. Первый раз за двадцать семь лет. – Неправда, это неправда, ты… В тебе вся моя жизнь, глупая ты девчонка! Ты все, что у меня есть!
– Я ни разу в жизни не слышала от тебя ни единого доброго слова! За что ты меня ненавидела? Что я тебе сделала? Разве я виновата в том, что случилось? – Сона не могла сдержать эмоций, выплескивая вместе с упреками всю свою боль. Слезы лились по щекам, она рвалась из бабушкиных рук, но та не отпускала, крепко прижимая ее к себе. Так, словно действительно… любила ее?
– Я… не имела права любить тебя после всего, что натворила, – всхлипнула бабушка у нее за спиной, и Сона застыла, осознав, что бабушка так плачет впервые на ее памяти. – И не имела права на твою любовь. Мы с Юми разрушили жизнь твоей матери. Это был тяжкий груз, который я несла почти тридцать лет. Я запрещала себе испытывать любовь, когда ты, маленькая, чудесная кроха доверчиво тянула ко мне свои ручки. Ни разу не хвалила
