помидора и кудряшку салата. Поняла, что невежливо просто сидеть и любоваться поданным к столу кушаньем, как произведением искусства.
– Ты рассказал мне о моем отце, – напомнила я, тоже приступив к завтраку. – Известно что-нибудь о маме? Быть может, она еще жива.
– Увы, она мертва, – принц со вздохом потупил взор. – Я не мог ничего о ней говорить в присутствии великого инквизитора, темного рыцаря и гвардейцев. Ничто не должно порочить честь принцессы. Твоя мать работала в борделе. Ты понимаешь, это не тот секрет, который мы можем открыть для всего народа.
– Значит, это правда, – только и сумела произнести я.
Опустила вилку на салфетку. Не могла пока продолжать завтракать, в горле встал комок от тяжких переживаний.
– Малесия не была виновата в том, что так сложилась ее судьба. Жестокий и алчный отчим после смерти матери продал ее в рабство своей знакомой хозяйке публичного дома, куда частенько захаживал.
– Какой мерзавец! – не удержалась я.
Поздно вспомнила о том, что принца нельзя перебивать. Лерней мне простил всплеск эмоций.
– Никто не знает, от кого девушка унаследовала невероятно прекрасный золотистый цвет волос, – продолжил он рассказывать историю моей матери. – Не иначе как одна из ее прародительниц подгуляла с благородным дворянином. Но благодаря ему она пользовалась большим спросом у богатых посетителей борделя. Ее необычная красота привлекала иностранцев. Ничего удивительного в том, что ею соблазнился самый могущественный маг чужой страны.
– Я верю в том, что у моих родителей была настоящая, искренняя любовь, а не простой соблазн, не уступка мимолетной страсти, – я воспользовалась паузой, пока принц прожевал очередной мясной кусочек.
– И в этом ты абсолютно права, – не стал возражать Лерней. – Твой отец приехал к нам в столицу как обычный посол. Он влюбился в Малесию с первого взгляда, но понимал, что они не смогут быть вместе. Арратам Дель Надир не стремился занять трон, уступил его младшему брату. Он был увлечен магией, проводил сложные алхимические эксперименты. Всеми способами постарался, чтобы его любовная связь с чужестранкой осталась тайной за семью печатями. Но император Энногон смог прознать о ней, как и о том, что любовница-чужестранка родила дочь от его брата. И тогда он впал в ярость. Не пожелал прислушаться к пророческим словам Арратама. Натравил на него целое магическое войско. Лишенного сана уже бывшего архимага притащили на площадь. Он был одет ради унижения в жалкие нищенские лохмотья и весь обвешан амулетами, подавляющими магию. Когда его подвели к палачу на лобном месте, Арратам оглянулся и с осуждением посмотрел на брата, который наблюдал за казнью с высокого пьедестала.
“Позор тебе, предатель! – Энногон не выдержал этого пронзительного взгляда и воскликнул, желая оправдать себя перед народом. Он знал, что жители империи любят и почитают архимага. – Ты посеял свое семя на чужой земле. Подарил нашим заклятым врагам свою редчайшую магическую силу. Какой ты мне после этого брат? Ты предал родную семью и всю нашу огромную великую империю. А потому достоин лишь постыдной смерти путем отсечения головы”.
“Я не стану проклинать тебя, брат, – тихо ответил ему Арратам. – Не обреку тебя на мучительную кончину, а страну на кровавую смуту. Прощу твое невежество. Но знай, придет время, и из посеянного на чужой земле семени вырастет прекрасный цветок, который спасет весь мир. Не только их и наш народ, а всех тех, кто живет и дышит под этими солнцем и луной”.
Сказав так, Арратам повернулся к палачу, склонился перед ним и сам положил голову на плаху. Когда голова любимого народом архимага слетела с плеч, многие женщины в толпе разразились рыданиями, а мужчины горько вздыхали. Мало кто был согласен с решением императора. Ведь из собравшихся зевак многие сами были не прочь гульнуть на стороне, потому не считали внебрачного ребенка преступлением. Тем более, что Арратам и вовсе не имел жены, даже не держал при себе купленных наложниц, как другие знатные маги империи. Никто не знает, постигло ли Энногона тайное проклятие брата, или сами боги его покарали, но вскоре после этой казни единственный сын императора тяжело заболел и умер. Энногон хотел произвести на свет нового наследника престола, отрекся от жены и окружил себя сотней наложниц, но ни одна из них так и не забеременела. Император стал полностью бесплоден.
– Это он приказал убить мою маму? – заподозрила я.
– Твою мать и тебя долго искали имперские разведчики, – сказал принц. – Малесия правильно сделала, что послушалась совета Арратама и отдала дочь в монастырь. Уговорила хозяйку борделя отпустить ее из столицы, чтобы пристроить ребенка в хорошие руки. Та согласилась, надела на Малесию следящий браслет, чтобы совсем не сбежала, и разрешила ехать в маленький город. Твоя мать исполнила просьбу любимого мужчины и вернулась в столицу. Когда началась война и имперские войска вторглись на наши земли, посланники Энногона ее нашли. Хозяйку борделя один из них сразу же зарубил саблей, не додумался ее допросить, а Малесию долго и жестоко пытали. Она умерла от истязаний, так и не сказав им ни слова о дочери. Магия выпытывания правды на нее не действовала, должно быть, из-за мощных защитных чар, которые наложил Арратам.
– Мои родители отдали жизни за меня, – подавив рвущийся из груди тяжкий вздох, я посмотрела на тарелки. Суп остыл, с него не поднимался пар.
– Они хотели, чтобы ты исполнила свое великое предназначение, – Лерней стукнул вилкой по краю тарелки.
Намекнул, что это невежливо с моей стороны – не притронуться к поистине королевскому завтраку.
Я заставила себя заняться салатом. Тощий поваренок принес принцу бокал красного вина, а мне чашку чая. Лерней решил дать мне передышку от невеселых разговоров и предложил провести остаток времени за столом в надлежащем для трапезы молчании.
Ирисия
После завтрака принц пригласил меня пройти с ним в зачарованный зал. Тягостные раздумья ни на миг не оставляли меня в покое. Я пыталась представить, как выглядели родители, вспомнить, не читала ли где-то и когда-то об архимаге Арратаме Дель Надире, но в голове плавали очень смутные образы, пугающе далекие и отстраненные, но в то же время до боли в сердце близкие. Одернув себя хлесткой мыслью, что не стоит огорчать его высочество унылой миной, я попробовала улыбнуться, когда Лерней распахнул передо мной двери в тронный зал. Взору предстало просторное помещение со множеством длинных и узких, красивых, но неприятно темных для меня витражных окон. В зал почти не проникал солнечный свет, теряясь в толстых цветных
