На мгновение мелькнула отчаянная мысль о побеге, но прислушавшись, я поняла, что карету сопровождают не менее двадцати всадников. И поняла, что надежды нет. Совершенно.
— Молитва избавит от пережитого ужаса, дитя мое, — произнесла старшая монашка. — Молитва и сон.
О сне не могло быть и речи — меня терзали сожаление, гнев на себя, отчаяние, мысли о Дэсмонде. И потому рассвет я встретила сидя, и безнадежно глядя в маленькое каретное оконце на медленно сереющее небо. Сестры так же не спали, погруженные в чтение молитв, но в то же время зорко наблюдающие за мной.
Через час вдали показался город, и кто-то из верховых оповестил:
— Приближаемся к Джену.
Джен! Прикрыв глаза на миг я мысленно простонала — меня повезли не к столице, а в прямо противоположном направлении, к одному из самых крупных в империи речных портов. Хороший ход, поистине превосходный! Лорд оттон Грэйд ринется в погоню по дороге, ведущей на запад, в то время как меня увезли на восток! И еще неизвестно, где завершится мой путь — в столице, или в одном из многочисленных скальных монастырей, в которых скрыть можно все что угодно!
Мои худшие предположения не оправдались — в Джене нас ожидал корабль, который через семь дней плавания, прибыл в морской порт Дижон. Под покровом ночи меня перевели на другой корабль и так же ночью началось плаванье.
Спустя двадцать суток, наполненных для меня отчаянием и заунывными молитвами сестер, я услышала звон колокола, который невозможно было ни с чем спутать — Этан, столичный порт. Корабль подошел к пристани, отбросил швартовые, и сидя у закрытого наглухо ставнями окна, напротив сестры Дэаллы, я отчаянно прислушивалась к происходящему, поражаясь тому, что монашки не предпринимают никаких попыток к сбору вещей, все же мы прибыли.
А затем слух различил быстрый перестук маленьких острых каблучков и сердце замерло. О том, кто войдет в каюту, я догадалась еще до того, как распахнулась дверь, и матушка Иоланта воскликнула:
— Ари, девочка моя, как же я беспокоилась!
* * *
На могиле Бусика все так же цвели ромашки, но помимо них уже появились и сорняки.
Аккуратно присев, чтобы не испачкать серое монастырское платье, я принялась вырывать сорную траву, невесело размышляя о своей судьбе. С момента моего возвращения в лицей девы Эсмеры прошло два дня. Два до безумия наполненных ложью, притворством и попытками манипулирования дня! И пытка не прекращалась:
— Я очень горжусь тобой, моя девочка, — матушка Иоланта сидела на скамье, в тени дерева под которым и был похоронен Бусик. — Суметь удержать на расстоянии известного сластолюбца и бесстыдника, это подвиг, дитя мое!
Первое, чем озаботилась матушка Иоланта, это выяснением того, удалось ли мне сохранить невинность. Нет, это никоим образом не влияло на ее планы, но почему-то доставляло настоятельнице монастыря истинное удовольствие.
— Воистину, ты не зря всегда была моей любимицей, моя дорогая леди Уоторби, — продолжала матушка.
Помимо гордости за мою стойкость в отношении чар проклятого герцога, а чары как старательно меня пытались убедить, несомненно наличествовали, мне так же поведали, что брак с лордом оттон Грэйдом недействителен ни коим образом. А в качестве доказательства был предъявлен указ короля, объявлявший единственной законной формой брака — церковный. Указ был датирован двадцатью днями назад, соответственно был подписан уже после моего похищения.
Устало поправила:
— Леди оттон Грэйд.
Каким бы ни был новый указ императора, он оказался обнародован после того, как я и его светлость заключили родовой брак, что свидетельствует о законности нашего союза, о чем я уже неоднократно говорила настоятельнице.
— Ари, ты благородное дитя, но не упрямься, — жестко отрезала матушка Иоланта.
Информация о том, что мой брак не был консумирован, убедила настоятельницу в том, что никаких чувств привязанности я к супругу не испытываю, и мое негодование по поводу обращения «леди Уоторби» сестры относили к чрезмерному благородству, избыточному чувству ответственности и необоснованной преданности данной под принуждением клятвы. Спорить и что-то доказывать? Я не осмелилась бы, особенно теперь, когда так много стало известно о церкви, ее методах борьбы за господство в разуме паствы, и грязных играх. Ко всему прочему факты заключения брачного союза говорили не в пользу лорда оттон Грэйда.
— К тебе гости, — внезапно произнесла матушка Иоланта.
Подняв голову, изумленно взглянула на настоятельницу. Гости? Мне запретили писать родным, не выпускали из вторых ворот и не допускали даже до общения с лицеистками, так откуда гости.
В следующее мгновение сердце забилось втрое быстрее, едва мелькнуло предположение — Дэсмонд! В это сложно было бы поверить, ведь я уже догадывалась, какую сделку предложит матушка Иоланта в отношении меня и в то же время отчетливо понимала — его светлость никогда не отдаст рудники Истаркана. А значит надежды нет, но… Но сердце забилось быстрее, а надежда. Надежда была крохотной и теплилась словно огонек, но она была.
Однако следующие слова матушки Иоланты не оставили от моих надежд и следа.
— Его высочество крайне беспокоился о тебе, Ари. Организовал миссию по спасению и прибыл в крепость Гнездо Орла лишь на несколько дней позже. Увы, к этому моменту ты находилась в лапах врага в центре его мерзкой армады.
Опустив голову, я в отчаянии посмотрела на надгробный камень могилы Бусика, пытаясь сдержать слезы. Именно в этот миг я поняла, что матушка не отказалась от того будущего, что ранее мне поняла, что матушка не отказалась от того будущего, что ранее мне уготовила. Они ни на йоту не изменили планы. Более того — если я заключу брак с его высочеством, дети герцога от других браков, в Элетаре будут считаться незаконнорожденными и церковь с легкостью оспорит их притязания на наследие рода Грэйд. То есть фактически мое похищение господином Иреком сыграло на руку храмовникам. Пресвятой, как мерзко!
— Матушка Иоланта, — мой голос дрогнул, и говорила я, продолжая вырывать стебельки сорняков из земли, — двоеженство грех, на который я никогда не соглашусь.
Настоятельница улыбнулась. В этой улыбке было и нескрываемое снисхождение ко мне, убогой, и слегка прикрытое превосходство, и уверенность в том, против чего лично я буду сражаться до последнего.
— Все в руках Пресвятого, Ари, — произнесла матушка Иоланта, — все в руках Пресвятого…
И поднялась со скамьи, приветствуя гостя, чьи шаги я уже слышала. И воспитание не позволило и далее игнорировать особу королевской крови. Стянув испачканные землей перчатки я поднялась, развернулась и склонилась в реверансе.
