Веселье текло вовсю. С самодельной стойки зазывал в свою лавку птичник, ловко жонглируя перепелиными яйцами. Еще поодаль фокусник развлекал облепившую его ребятню разными штуками (в основном, реквизит был незамысловатый, потому что в конце «представления» все палочки и веревочки переходили в безвременное владение к малышне, которая потом еще весь год будет хвастаться приобретенными трофеями). Особенный праздник в такие дни случался для островных модниц, которые как угорелые носились между лавками заезжих купцов в поисках какого-то особенного шелка, ситца или кружева. К таким походам готовились с особой тщательностью: угольком подводили веки, пудрили носики перламутровым порошком и надевали самые лучшие свои платья. Непосредственно к процессу выбора избранников дамы подходили и то менее серьезно.
Задевший мою руку и гордость шут гороховый вприпрыжку доскакал до привлекшего мое внимание мужчины, склонился почти до земли так, что острые лопатки стали казаться инородными наростами на теле, и, разогнувшись, предложил знатному господину кубок с серебряного подноса. Духота стояла невозможная, так что тот отказываться не стал и жадно принялся пить то, что, скорее всего, было вином.
Мощная широкая шея пульсировала при каждом глотке. Мужчина, наконец, оторвался от чаши и, утерев рукавом поалевшие губы, вернул кубок на поднос. Шут откланялся и поспешил убраться восвояси.
Странно, вроде бы такая знатная персона, а с чужих рук пьет как нищий, которому в жаркий летний день предложили плошку с питьевой водой. Я, безусловно, порядком наслышана про то, что голубокровых с младых лет пичкают ядами исключительно для профилактики, но большая доза положит на лопатки даже тех, кто приучен к отравам с пеленок. Я слышала про специальные выявители ядов – это какие-то порошки, окрашивающие жидкость в синий цвет при наличии в ней отравляющих веществ. Тем, кто владеет магией, проще: колданул – и готово. Но чтобы вот так запросто?
Видимо, двадцать пять лет назад люди жили совсем по-другому и не ждали каждую минуту, что найдется желающий пырнуть их ножом в спину.
– Повелитель! – заорал вернувшийся без подноса шут. – Повелитель! У меня к вам срочное дело государственной важности! Оцените цены на просо! Это же просто грабеж, Посейдон меня разбери на черносливины!
Перед носом у мужчины сам собой развернулся длиннющий свиток, и названный повелителем, нахмурив брови, принялся изучать его содержимое.
Специального приглашения мне было и не нужно – я тут же подскочила к привлекшим мое внимание персонам и за компанию принялась изучать «цены на просо». В свитке, конечно же, не было ни цен, ни проса, ни даже какого-либо намека на торговлю. Чистейшими рунами черное магическое заклинание – вернее, его отрывок – поведало нам о том, как вложить в мертвеца временное зависимое сознание. Я никогда не считала себя борцом за добро или за свет – скорее уж, за выгоду, – но подобная практика находилась за пределами моих моральных устоев. Наделать армию зомбяков? Проблема даже не в том, гуманно это или нет. Подобного вопроса передо мной никогда не стояло, ибо на кой черт мне понадобилась бы армия послушной нежити?
И все равно это было неправильно.
Не успела я пробежать содержимое свитка глазами до конца, как тот свернулся обратно и перекочевал в рукав к придворному плуту. Шутник снова раскланялся и вытянулся в струнку в ожидании дальнейших указаний.
– Сделать мне копию, – коротко велел Клинок Добрая Воля (а это, как я поняла, был именно он).
– Слушаюсь, мессир. – И пройдоха в цветастом костюме, беспардонно отпихнув меня с дороги, дал деру по направлению к съестным рядам.
Некоторое время я разрывалась между тем, чтобы остаться рядом с королем, и тем, чтобы отправиться следом за шутом, но рассудила, что явилась сюда, чтобы проследить судьбу заклинания, а его величество и наша подозрительная схожесть уж как-нибудь подождут. Шут петлял между шатрами, палатками и лавками, точно удирающий заяц, по пути снося все, что можно и кого только можно. Я едва поспевала за обладателем священного свитка.
Затем так же внезапно, как сорвался с места, шут встал как вкопанный, по-собачьи принюхиваясь к воздуху. Еще немного поразмыслив, он сквозняком ворвался в местную харчевню и свистнул так, что аж уши заложило.
– А ну, портовые крысы, воры и убийцы! Подвинтес-сь – шут его величества пожаловал! Шуту его величества нужны пергамент, перо и пиво, чтобы запить все это безобразие!
С виду совершенно безумный посетитель заведения моментально получил требуемое, а после пристроился за столик к какому-то толстяку. Криво усмехнувшись, погрозил ему пером, с которого в тарелку к соседу на жирную, сочную жареную свинину тут же упало несколько чернильных капель.
– Нуте-с, господин, не серчайте! Много ли в нашем царстве шутов? Юродивых – тех на пять фрегатов, если класть их в трюмы, как бревна, а шутов – вот именно что дракон наплакал! Прошу заметить при этом, что у драконов вовсе отсутствуют слезные железы. Поэтому давайте рассуждать здраво – возможности пообщаться с шутом его величества еще раз может и не представиться! – Паренек потряс перед лицом громилы свитком, пояснив с умным видом: – Цены на просо! Зерно ценится уже больше, чем моя глупость! Как мы могли до такого дожить, вот скажите мне, господин?
«Господин», больше напоминавший бездушного наемника-убийцу, шмыгнул носом, но от ответа удержался. Или, возможно, он был и вовсе немой. Среди преступного контингента такие встречаются довольно-таки часто, потому что это очень удобно заказчикам. Поймают такого наемника, а он никому, даже под пытками, ничего не скажет.
С интересом прислушиваясь к развивающейся беседе бедняги шута с самим собой, я осторожно подсела за столик на свободное место и подперла подбородок рукой в ожидании продолжения банкета.
– Так-с, что тут у нас? – забормотал шут себе под нос, грызя заостренный кончик пера. Затем слизнул с зубов чернила и вывел первое предложение: – Про-со по-до-ро-жа-ло. Или «па»? Милсдарь, – снова обратился он к сидящему напротив, – как правильно пишется: «подорожало» или «падорожало»?
Блещущий интеллектом громила нервно задвигал ноздрями, а после вонзился зубами в отбивную. Мне показалось, будто наемник ест представляя шута на месте злосчастной свининки. Я поспешно отогнала всплывшую перед глазами картинку: наколотый на вертел придворный шут грызет кончик пера и консультируется с поедающим его насчет орфографии.
– С грамматикой у нас, в шутовской школе, всегда было худо, – пояснил шут, и наемник уставился на него как на прокаженного. Даже жевать перестал. – Да-да, – продолжал паренек с прекислым выражением лица, – так уж получилось, что, когда моим однокашникам выдавали мозги, я в списке стоял последним, так как звали меня то ли Шнырь, то ли Шнур, и мне, того, не хватило, понимаешь? В общем, не повезло, – посетовал он на свою судьбу.
