После обеда я ходил в поисках заработка в одну из ближайших деревушек. К середине зимы в каждой из деревень меня хорошо знали, и желающие обычно встречали уже у городьбы, так что необходимость стучаться в каждый дом, предлагая свои услуги, отпала. Я просто приходил, здоровался с сельчанами, ждал некоторое время, и либо меня приглашали в один из домов, расчищая стол и благоговейно застилая его праздничной белой скатертью, чтобы не спугнуть таинство начертания письма, либо я, зябко передернув плечами, разворачивался и шел обратно.
Прогулки меня успокаивали. Я даже завел себе что-то вроде посоха. Отчасти из-за больного колена, отчасти просто ради антуража: местные почему-то считали, что ученые люди непременно должны ходить с посохами. Хорошо хоть, не в островерхих колпаках и мантиях со звездочками.
Известия от Шаарда приходили регулярно — раз в неделю. И содержание их было весьма однообразным. Всякий раз, открывая письма, я внутренне замирал, а потом, мельком пробежав ровные строчки глазами, сердито бросал их в печь. Бумага горела быстро и жарко, рассыпаясь невесомым пеплом. Только печати щелкали, свистели и чадили, не желая сгорать. Время от времени я выгребал золу и пепел, выносил их на улицу на большом железном листе и вываливал под яблоней. К утру черные пятна обычно размывались, растаскивались ветром или вовсе бывали засыпаны свежим слоем снега. Как-то раз я ради интереса взял лопату и отсек кусочек снежного «торта»: срез оказался полосатым. Меня это почему-то повеселило. Жаль, поделиться было не с кем.
Мной по-прежнему владела тоска. Каждый день ближе к закату я выходил на крыльцо, садился и смотрел на горы, разделяющие Асдар и Крагию: заходящее солнце всякий раз окрашивало их белесые вершины мягким желто-оранжевым светом. Иногда мне казалось, что я вижу серовато-белые силуэты драконов. И тогда меня посещало желание забраться на гору. Конечно, я знал, что мне это не под силу, но все-таки время от времени ходил к горам. У меня появилась даже своя тропинка. Правда, дальше леса, растущего у подножия, я не уходил. Боялся, что не смогу вернуться.
Зима тянулась долго. Мне даже стало казаться, что она никогда не кончится. Но все же постепенно день начал удлиняться, солнце припекало все сильнее, и вскоре я заметил, что сугробы за окном вроде бы начали оседать. Женщина, учившая меня готовить, давно уже приходила ко мне без дела, просто так — в гости. Она приводила с собой своих шалопаев-сыновей, и они играли у меня во дворе. Я давно уже не нуждался в ее советах в отношении готовки, просто приятно было принимать гостей: не отца же мне к себе звать, в такую-то лачугу. А показать кому-нибудь, как я тут ладно утроился, хотелось.
— Снега скоро сойдут, — как-то раз сказала женщина, наблюдая, как ее ребятишки строят снежный форт.
— Скорее бы, — вздохнул я.
— Вы так ждете весну, — улыбнулась она. — К вам кто-то должен приехать?
— Нет, — я помрачнел: в то, что люди Шаарда все-таки отыщут Лан, мне давно уже не верилось. — Просто кажется, что дышать легче будет.
— И то верно, — сказала она. — Весной все начинается заново. Скоро будем жечь Проси-Костер.
— Что? — переспросил я, почему-то подумав об асдарских кострах.
— Проси-Костер, — повторила женщина. — Не слышали ни разу? Вся деревня собирается вместе, и каждый несет что-нибудь ненужное, что с прошлого года осталось. Ежели в прошлом году какая беда приключилась, то что-нибудь, с нею связанное: одежду болевшего или шерсть подохшей скотины. Берем мы все дурное да ненужное, бросаем в кучу и поджигаем: просим, значится, богов, чтобы плохое забрали, да хорошее оставили. И чем больше всяких горестей сгорит, тем счастливей будет новая жизнь с новой весны.
— Что-то я не вижу, чтоб все в деревне были так счастливы, — усмехнулся я.
— Правда ваша, — улыбнулась женщина. — Да только чтоб действительно жизнь заново начать и настоящее счастье получить, нужно все пожечь, ничего не оставить. А кто ж согласится на такое?
Я задумался. Посидел некоторое время, потом полез в сундук и вытащил оттуда рубаху — мою старую, уже порядком заношенную и застиранную рубаху, которую когда-то без спроса надела Лан.
— На, — сказал я, подавая ее женщине. — Сожгите за меня.
— А вы болели что ли? — спросила она, послушно затыкая рубаху за пояс.
— Болел, — вздохнул я. — И сейчас болею. Так что жгите, не жалейте. Пусть все сгорит. И память тоже.
Больше та женщина не приходила. Не оттого, что я ей надоел: просто снега начали таять, и добраться до моей избушки теперь можно было только вплавь по грязи. Я по-прежнему выходил на порог каждый вечер, оглядывая горы и с нетерпением дожидаясь, когда же закончится таяние снегов. Сугробы с каждым днем становились все мельче, из-под них стала проглядывать жухлая трава. Солнце щедро согревало землю, оплавляя снежные островки. К концу месяца сугробы растаяли, и я совсем уже было собрался предпринять попытку сходить за работой в ближайшую деревню, как природа снова надо мной подшутила: где-то в лесах, видно, тоже растаяли снега, мелкая речушка вышла из берегов и окружила мой дом водяным кольцом. К счастью, вода не добралась даже до огорода, так что мои волнения на этот счет оказались напрасными.
Пока я опасался, как бы вода не добралась до моего дома, весна, наконец-то взяла свое: буквально за пару дней все вокруг стремительно зазеленело, на деревьях полопались почки, и ветки будто бы подернулись зеленой дымкой. Я совершенно перестал бывать днем дома и бродил вокруг него часами, изучив каждый куст, каждую травинку и наблюдая, как постепенно пробуждается жизнь. Солнце с каждым днем становилось все горячее, и я не снимал меха лишь потому, что опасался, как бы меня не продуло опасным весенним сквозняком.
В тот день, когда весна решила, что ее дело сделано, и пора приглашать в гости лето, я вышел из дома, чтобы впервые за долгое время обновить тропу до леса: мне было интересно, как она выглядит без снега. Земля давно уже просохла, и я с удовольствием шел вперед, разглядывая цветущий ковер под ногами. Сапоги я снял, закинув их в короб за спиной, и ступал по прохладной траве босиком. Никаких камней здесь не было, а змеи по эту сторону гор не водились, так что опасаться я мог разве что пчел, деловито снующих от цветка к цветку. Зеленая дорога плавно утекала назад. Я словно был околдован ее течением и все шел и шел. Как в сказке.
Первая капля звонко щелкнула меня по макушке, вырвав из чарующего забытья. Вторая холодным шариком шлепнулась за ухо и скатилась за ворот. Я запрокинул голову: небо когда-то успели затянуть мрачные серые тучи. Ветер гнал их с востока, и в той стороне они были еще темнее. Надвигалась первая весенняя гроза.
Я оглянулся: мой дом давно уже скрылся из виду. Чертыхнувшись, я полез в короб за сапогами. Дождь тем временем набирал силу. К счастью, с тех пор, как мое колено стало болеть на любую сырую или просто слишком холодную погоду, я всегда носил с собой еще один плащ, и сейчас, надев его поверх мехового асдарского костюма и накинув тяжелый капюшон, почувствовал себя в безопасности.
Я уже совсем было развернулся в сторону дома, когда за спиной раздался странный треск. Резко обернувшись, я успел увидеть, как совсем недалеко, за ближайшими деревьями, мелькнули белесые драконьи крылья и призрачно-прозрачный хвост.
— Эй! — крикнул я, тут же срываясь с места. — А ну стой!
Я погнался за ним под все усиливающимся дождем. Дракон быстрыми прыжками двигался по лесу, не пытаясь взлететь. Не похоже было, что он ранен, хотя черт их разберет в такой серости.
— Стой! — крикнул я, стараясь переорать шум дождя и первые раскаты грома. — Стой, кому говорю! Ты ведь знаешь, где она, ты точно знаешь, где она, так покажи мне!
Дракон сверкнул на меня глазами, что-то прорычал и сделал еще один прыжок. Остановился, развернулся и еще раз раскрыл пасть, словно издеваясь. Все это время я не останавливался, хотя пробежал уже довольно много, и дышалось мне тяжело. К тому же колено снова заболело. Дождавшись, пока я догоню его, дракон ехидно развернулся, махнув хвостом перед моим носом и сделал еще пару прыжков.
