Я проигнорировала ее выпад, выразительно глядя на Риса. И он, протиснувшись мимо меня, возглавил шествие. Когда спускалась сюда в первый раз, лестница казалась мне бесконечной, сейчас по сложившейся привычке, ходко преодолела это расстояние. Пытаясь сосредоточиться, обдумывала замысел, но постоянно отвлекалась, сжимая зубы, чтобы не сорваться и не накричать на брюзжащую альбину. Нашла в себе силы погасить вспыхнувшее раздражение и процедила:
— Лелька, может, хватит?! — обернулась к бормочущей неприятные речи девушке.
Вопрос мой остался без ответа, Лелька сделала вид, что оглохла. Я схватилась за голову, в голосе звучали умоляющие ноты:
— Сколько можно? У меня и без твоих придирок забот хватает! — нервно потерла виски, готовясь к очередной обличающей тираде.
Лелька глубоко вдохнула, глаза ее сверкнули стальным блеском в полумраке, ярким пятном засиял красный зрачок. Я поняла — альбина скользит по кромке грани, а мой гнев только усугубит сложную ситуацию. Потому тоже вдохнула и спокойно позвала подругу:
— Лелька, пришла пора поговорить. Знаю, будет непросто, но нам необходимо объясниться! Нельзя вечно таить в себе обиду! — мои собственные переживания отразились в этой просьбе.
Альбина смотрела, не мигая, и страх сквозняком пробежал между моих лопаток, потому что возникло ощущение, будто передо мной стоит переродившееся существо. Едва уловимый вдох и легкое покачивание головы дали понять, что Лелька не желает беседовать со мной. Хмыканье следящего за нами Риса и его обидное высказывание:
— Опять уходит от ответа, впрочем, как и всегда! Трусливая, глупая альбина!
— Заткнись, эрт Вэрон! — пригрозила Лелька, одаривая рыцаря испепеляющим взглядом.
Почудилось, что я попала между двух огней, готовящихся спалить все в округе. Презрительная усмешка Риса, предназначенная воительнице, и я узнаю новое.
— Ударишь, как и обычно, выпуская свою ярость! Это проще, трусишка, нежели встречаться со своей тьмой!
— Что тебе известно о том? — я не узнала голос своей альбины, настолько непривычно он звучал. Она вся напряглась, готовая совершить прыжок и убить недруга.
Эрт Вэрон не сдвинулся с места, только вспыхнул, как искра в разгорающемся костре, зрачок в его зеленых глазах.
— Думаешь, мне нечего вспомнить? — проскрежетал он, не отводя бешеного взора от Лельки.
Растеряно поглядывая то на женщину, то на мужчину, я искала способ их примирить, понимая опасность возникшей ссоры, но не в силах вмешаться, просто стоя и слушая, ловя каждое произнесенное слово.
— И я стоял у темной черты, — тяжело дыша, продолжал Рис, — сражался с тенями, стараясь не слышать жуткого шепота, заглушающего прочие звуки, — сейчас он был сам на себя не похож, что-то звериное появилось в его облике.
— Что твои тени по сравнению с моей тьмой? — прошипела Лелька, держась за рукоять меча так крепко, точно висела над обрывом, и это было ее единственным спасением от падения вниз.
— Тьма одна для всех ар-де-мейцев! — эрт Вэрон в запале грохнул светильник о пол, и разлилось масло, побежал по серому камню с шипением огонь, озаряя мрак.
Я не вскрикнула, даже не дрогнула, нахмурилась сильнее, пытаясь найти верные слова, чтобы вклиниться в их диалог. Лелька гнула свою линию, не обращая внимания на мечущиеся всполохи пламени:
— У тьмы сотни оттенков….
— Назови один? — Рис демонстративно скрестил руки на груди, и я ощутила все его чувства.
Они смешались с переживаниями альбины, и я начала тонуть в этом хаосе мыслей и терзаний. Приказала себе держаться, уцепилась взглядом за полыхающий огонь, вслушалась в спор.
— Предательство! Бессилие! Ненависть к самой себе! — злая насмешка коснулась губ Лельки. — Разве тебе, благородному рыцарю, они знакомы?
Я покачнулась, потому что мне был известен ответ. Тьма подданных обступила со всех сторон, и Рис, и Лелька уже не виделись мне людьми — размытые тени, готовые слиться в одну и поглотить меня целиком.
Дух ледяным ветром дотронулся до моего тела, скользнул по ногам, закрутив подол платья, и я применила силу, возвращаясь в реальность.
— Хватит! — заморозила спорщиков, погасила пламя, прогнала мрак, окутывающий сознание, и разобралась в чужих чувствах. Посмотрела на эрт Вэрона:
— Как ты стал клятвоотступником? — щелкнула пальцами, разрешая ему говорить.
Мне не хотелось, чтобы все получилось именно так, но другого пути остановить зарождающееся безумие не было.
Рис не отвел глаз, ответил твердо, без колебаний:
— Как и многие другие ар-де-мейцы! Сколько их было до меня? — его вопрос повис в воздухе, а мне стало трудно дышать, потому что слышала, как наяву, каждую невысказанную фразу.
Не выказала свою слабость, прикусила губу до боли, но она не спасла, и я опустилась на пол, чтобы не видеть никого — только исхоженную тысячами ног каменную плиту.
Рис тяжело присел рядом, суетливо вытащил из-за пазухи глиняную фляжку, замешкался, размышляя, и протянул ее мне.
Поначалу показалось, что задыхаюсь, и закашлялась с непривычки, второй и следующий глотки дались мне легче, но в голове, как ни странно, прояснилось, а сил прибавилось.
— Сколько? — спросила у него, потому что была обязана узнать это. Передала фляжку обратно, глядя в лицо пристально, чтобы не упустить ни единой эмоции.
Эрт Вэрон встретился со мной глазами и отозвался:
— Вы третья, кому я дал клятву верности, — вдохнул, — и надеюсь, последняя! — ощутила глубокую веру, полыхающую в его душе, подобно яростному лесному пожару. — Той ночью в Хрустальном городе я не лгал вам, моя королева! — поднял руку, отсалютовал флягой, сделал жадный глоток.
Громкие хлопки и фырканье оповестили, что думает Лелька о словах Риса. Я отвлеклась, повернувшись к ней:
— Ну, а ты за что коришь себя?
— Знаешь, а спрашиваешь! — надменно вскинулась она, и я опять сказала:
— Верно, мне известно, что ты желаешь скрыть, мучая себя воспоминаниями! — слабое ночное зрение не позволило увидеть выражение лица альбины.
Но ее тихий ответ был слышен отчетливо:
— Помню…каждый день… час… минуту, — помедлила и выбрала откровенность. — Это нелегко — жить воспоминаниями, чтобы в настоящем не повторить своих ошибок, знать, как опасна слабость, и что несет в себе страх! — приземлилась с другой стороны, протянула через меня руку, и Рис без промедлений вручил ей флягу.
Сейчас я видела шрам, уродующий миловидное лицо альбины, но понимала, что на сердце Лельки есть другие отметины, изменившие ее саму.
Эмоции кипели внутри альбины, душили ее, подсказывали, что правильно. Она сражалась с ними, не выпуская флягу из рук, делая быстрые глотки.
Молчание мучительно, но нарушить его никто не осмелился. Мы с Рисом ждали ответ Лельки, и она заговорила:
— Ты спрашивала, почему я храню эту боль, берегу ее, — девушка повернулась ко мне, пальцы ее дотронулись до красной линии на щеке. — Я скажу! Важно помнить не только эту полоску, но и ком в груди, и нарастающую панику, и желание бежать на край земли, обезумев от ужаса! Я буду помнить удары веток по лицу, хлесткие, как прикосновения кнута, и застилающие обзор слезы… Рис, — она выдвинулась, чтобы увидеть рыцаря, — я тоже клятвоотступница… Меня прокляли и люди, и Хранители, — умолкла, приложившись к горлышку.
А я подавила стойкое желание зажмуриться и зажать уши, чтобы не видеть и не слышать. Только не сбежать от предначертанного, не уйти от обязательств, не избавиться от дара. Как наяву, и глаз закрывать не нужно, чтобы вспомнить ту давнюю битву за Ар-де-Мей.
Вопли, грохот, когда войско Беккит ворвалось в Хрустальный город, только сейчас я видела все глазами альбины. Лица тех, что знает, и тех, о ком успела позабыть, дикий ужас и безнадежное отчаяние. Ветер свистит, мелькают стволы сосен, пока ноги сами несут через лес. Кроваво-красный закат над холмами, шум битвы за спиной, говор бурной реки… Куда я бегу?.. Не пора ли остановиться?.. Дыхание сбивается, взлетают к небесам белые облачка пара, кричат, кружат растревоженные вороны…
