видение привело в её в чувство, вернуло утраченные силы для борьбы. Встрепенувшись, Сориния дёрнулась, пытаясь оттолкнуть наглого охотника, что уже покрывал жалящими поцелуями холмики грудей, проигрывая с налившимися сосками.
– Хей, ты все ещё смеешь мне противиться? – жарко шепнул лорд, заглядывая в нахмуренное личико.
– Пусти меня, мерзавец! – прорычала девушка. Она вскинула руку, намереваясь заехать ему по наглой физиономии, и ей бы это удалось не перехвати Вириан в последнюю секунду выпад.
– Нарина, малышка моя, кажется, ты позабыла, как нужно себя вести, – он скрутил ей руки, придавив их к шершавой стене, строптивица вскрикнула от жалящей боли.
– Подонок! – Выплюнула, с ненавистью взирая на охотника, тот лишь хмыкнул.
Оставив в покое её сосредоточение женственности, Ороти обхватил изумрудный кулон, висевший меж полных грудей, и томно произнёс:
– Думала, сможешь сбежать от меня? Но от начертанной судьбы не уйти… – мужчина приник к сжатым девичьим губам, целуя со страстью, его не особо огорчало отсутствие ответа. Отстранившись, он неожиданно выдал: – Твой камень рода накалился в моей руке, знаешь, что это означает?
– Нет… – в ужасе пролепетала Сориния. Паника накрыла волной, перекрывая воздух в горле, сердечко забилось пойманной птицей о ребра.
Вириан с удовлетворением наблюдал за её потрясением, затем накрыл горячей ладонью обнажённый живот девушки.
– Я уже чувствую его, своего сына, наследника обоих родов…
– Не правда! Ты лжешь!! – неистово закричала, отпихивая от себя лорда. – Это не возможно! Ты просто образ, галлюцинация, насланная артефактом!
– Считай, как тебе угодно, Нарина, но уже ничего не изменить. Ты носишь под сердцем моего дитя… – голос Ороти вдруг зазвучал слишком громко, будто издалека, набатом отдаваясь в ушах. Слова, словно приговор, впились в кожу, стремясь добраться до души, которая никак не желала признавать их.
– Ты не настоящий… мираж, – всё шептала целительница, осев на пол.
Обхватив себя руками, она раскачивалась в разные стороны, взгляд зелёных глаз блуждал по неровным каменным стенам, выступам и нишам, пока не наткнулся на не примеченный ранее водный источник. Где–то на задворках сознания мелькнула мысль: если в пещере есть источник, значит должен быть и подводный туннель, простирающейся сквозь подземные гроты.
Скосив взор на лорда, отметила, что тот по–прежнему стоит на месте, и, не теряя решимости, вскочила и бросилась в воду, надеясь, что этот путь вынесет её к спасительному выходу.
Холодный поток подхватил беглянку и стремительно понес по сети подземных туннелей, тело закоченело, отказываясь нормально функционировать.
Неожиданно в голове зазвучал голос охотника, причём на древнем наречии: «Fuge… late… tace…» (Беги… таись… молчи…).
Было ли это на самом деле, или же бред помутненного разума, девушка не знала. Беглянка, вся сжавшись, старалась угомонить бешенное сердцебиение, поскольку сдерживать более дыхание не могла. Пульс бил в висках, как бы напоминая, что сею же секунду необходимо вдохнуть кислород, иначе она просто задохнется. Однако источник никак не заканчивался, унося всё дальше и дальше.
«Неужели мне предстоит умереть так…?» – вспыхнула в сознании обреченная мысль, а после измученная тяготами событий, целительница провалилась во тьму.
***
– Homo homini lupus est… (Человек человеку волк).
– Lupus non mordet lupum… (Волк не убьёт волка).
В полнейшей темноте время от времени приглушённым шепотом звучали прерывистые фразы, они доносились словно издалека и одновременно отовсюду, повторяясь тягучим эхом в голове. Сориния, наконец, нашла силы распахнуть веки, в глаза тут же ударил яркий солнечный свет, проникающий в пещеру сквозь отверстия в высоком сводчатом потолке. Сколько она здесь провалялась, наверняка бы не сказала, однако в себя пришла достаточно давно, но сил пошевелиться не было совсем. Сначала решила, что действительно умерла, но боль в теле в мгновение ока опровергла это предположение. И все эти жуткие минуты приходилось слушать шелестящие в пространстве мёртвые голоса.
– Lupus pilum mutat, non mentem… (Волк меняет шерсть, а не натуру).
Раздалось снова, буквально ударило по ушам, прокатываясь неприятными мурашками по коже. Не в силах больше это слушать, девушка не спеша перевернулась на бок, медленно приподнялась сначала на четвереньки, а потом и вовсе выпрямилась в полный рост. Затылок был тяжёл, словно налитый свинцом, каждую клеточку тела ломило, будто множество игл разом пронзили их. В животе мутило, что аж волны тошноты стремительно подкатывали к горлу.
Беглянка, опираясь об выступ скальчатой стены, внимательно осмотрелась. Находилась она в незнакомом месте, но несомненно все ещё в той же треклятой пещере. Одна. Грот выглядел вполне себе обычно, без монстров и видений. Ну, за исключением разве что каменного мостика, перекинутого чрез подземный источник.
«Наверное, он и выбросил меня сюда», – подумала, на гнущихся ногах подходя к подножию моста. Кстати, на ней снова была её порванная одежда.
Так, раздумывая об произошедших с ней странностях, целительница и преодолела каменную переправу. Шелестящий шёпот навязчиво звал вперёд, и самое интересное – какая–то неведомая струнка в душе охотно отзывалась на этот зов. Иной раз казалось, что даже в спину мягкими, прохладными порывами подталкивал ветерок.
Сойдя c моста, Сориния остановилась пред глухой стеной, хотя нет, в ровной поверхности угадывались очертания арки, расписанные то ли рунами, то ли древними скрижалями. Видно раньше здесь находился проход.
Вдруг со всех сторон послышался громкий волчий вой, а следом материализовались и сами хищники. Много разномастных хищников. Беглянка вздрогнула, пульс ускорил ритм, отдаваясь ударами в животе. Мученья ещё не окончены…
Несколько волков медленно надвигались с боков, другие шли с моста. Глаза их сверкали, из оскаленных пастей вырывалось утробное, несущее с собой ужас рычание, с острых клыков скрывались капли слюны. Девушка испуганно вжалась в расписную арку позади и в оцепенении смотрела на всё приближающихся четвероногих. Бежать было некуда, все пути отрезаны.
– Ducunt volentem fata, nolentem trahunt… (Желающего идти судьба ведёт, нежелающего – влачит).
Прозвучало внезапно в полумраке, отразилось эхом от стен и унеслось куда–то в глубь сетей туннелей. Сориния замерла, не смев дышать, в груди испуганно ёкнуло сердечко. Она в ужасе наблюдала, как расступаются в стороны хищники, как выступает вперёд массивный чёрный волк, с горящими изумрудными глазами.
– Quod elegis, filia mea? (Что выберешь, дочь моя?)
Слова прошлись острым лезвием по зарубцевавшейся душе, вновь хлынула кровь, затапливая ту горькой кровью. Проклятой древней кровью. Отец никогда раньше не позволял себе называть её дочерью…
Колени дрожали, но девушка удержалась за выступ в скале, не посмев упасть ниц перед «родителем». Не смея позволить ему растоптать остатки своей гордости. Страх прошел, исчез моментально, на смену пришла злость. Вскинув подбородок, беглянка твердо проговорила:
– Faber est suae quisque fortunae! (Каждый сам кузнец своей судьбы!)
Все стихло. Казалось, даже пространство остановило свой временной поток. И лишь отец и дочь упрямо взирали друг на друга. Глаза в глаза, душа к душе, безразличие и ненависть схлестнулись в едином вихре. А потом матерый хищник сказал:
– Dignus es intrare
