Деметра рассказала, что из-за меня ты пошел в Лете топиться, — Персефона опустила глаза и принялась разглядывать булавку, скрепляющую слои ткани на своем одеянии. Но, очевидно, булавка не была таким уж интересным объектом, потому, что царица подняла голову и снова перевела взгляд на Аида. — Но… почему?
— Вот уж не могла промолчать, — прошипел Аид. — Дурак, поэтому и полез… иногда твоя мать бывает такой убедительной… — Персефона смотрела на него, только на него, пристально и внимательно. — Ладно. Я просто хотел быть достоин тебя, — он попытался улыбнуться, но отчего-то получилось с трудом. — Как идиот. Это все, что ты планировала уточнить, или…
Он мимолетно подумал о Левке, но мысли о серебристом тополе уже как-то больше его и не трогали; о Концепции — тоже.
Персефона его уже не слушала, она снова разглядывала булавку; Аид протянул руку, вытащил эту злосчастную булавку из ее одеяния, закрыл, чтобы она никуда не воткнулась, и бросил на пол; царица проводила ее взглядом, а потом схватила Аида за руку, вцепилась ему в плечо. Ткнулась носом в ключицу:
— Зачем, ты же всегда… — он обнял ее, коснулся губами виска, и договаривать уже было вроде как и не нужно, но она все же договорила, — ты же всегда был меня достоин. Всегда.
Закат на Олимпе был ярким, даже слишком и Артемида недовольно морщила нос, блуждая по развалинам Олимпийского дворца как по метафорическим развалинам Концепции. Хотелось собрать в кучку своих амазонок и вернуться в леса, благо ей несколько раз намекнули, что благодаря деятельному раскаянию, участию в освобождении Персефоны и прочему, прочему ни Зевс, ни Гера не имеют к ней никаких претензий (в отличие от той же Афины, которая хоть и попала под амнистию, все же будет отрабатывать — кажется, ее отправляют в Элладу строить библиотеки и дарить просвещение смертным). Но перед этим богиня-охотница собиралась найти бедняжку Персефону и убедиться, что с ней все нормально. Если это, конечно, было возможно после того, что сделал с ней мерзкий Арес.
Только найти Персефону было непросто. Во-первых, Артемида в принципе не очень хорошо ориентировалась на Олимпе, она как-то больше привыкла не к холодному мрамору стен, а к нежной тени лесов. Во-вторых, после разгрома Концепции дворец существовал в виде груды развалин, а все сопутствующие постройки превратились в импровизированный лазарет, что еще больше усложняло поиск. Заглянув туда и сюда и опросив с десяток нимф, сатиров, харит и богов, охотница поняла, что искать Персефону самой — гиблое дело, и проще найти кого-то из тех, кто занимался размещением раненых, например, ту же Геру. Уж на что царица цариц негативно настроена к Артемиде, она едва ли откажется проводить ее к Персефоне, когда той так нужна поддержка.
Правда, с Герой тоже вышла заминка. Первая попавшаяся харита-прислужница с поклоном проводила Артемиду во временные покои Олимпийских владык, но вместо Геры и Зевса в них почему-то расположились Макария и Танат (тоже не слишком дружелюбно настроенные к Артемиде). Маленькая царевна и раньше ее недолюбливала, а после того, как охотница помогла ее обожаемому папе Аиду расстаться со смертностью самым простым и эффективным способом (копьем в спину), весь перечень кровожадных намерений в отношении Артемиды так и читался у нее на лице. Впрочем, богиня не считала это поводом для беспокойства — да что ей может сделать эта малявка?
С Танатом Железнокрылым все было гораздо проще. Подземный до мозга костей, по мнению Артемиды, он искренне ненавидел каждое живое существо, и ее в том числе. В первую очередь даже ее. Именно это она прочитала в его глазах, когда без стука вломилась в покои и увидела прелестную в своей сюрреалистичности картину: Танат с замотанной головой вытянулся на ложе, развернув крылья, а щебечущая о чем-то Макария ласково перебирала и разглаживала помятые перья, аккуратно разбирая и укладывая их так, как они должны лежать от природы. Странно, но Убийце, кажется, это нравилось — он не отшатывался, а, чуть щурясь, подставлял крылья под тонкие пальчики царевны. Правда, выглядел он при этом каким-то потерянным.
Но это длилось доли секунды. Потом в глазах Убийцы явственно проступило желание призвать меч и разрубить Артемиду на десяток богинь, отчего охотница поперхнулась и предпочла сразу обратиться к царевне.
— Макария, деточка…
Макария вскинула брови и изобразила на лице дружелюбную улыбку. Артемиду явственно перекосило. Желание расчленять читалось в этой улыбке не так явно, как у Таната, но тоже присутствовало — наряду с целым списком из других пунктов. Охотница протянула руку назад, стараясь нащупать дверь для экстренного отступления, не потеряв при этом лицо.
— В чем дело, Артемида? — хрипло спросил Убийца, складывая крылья и возвращая на каменную физиономию традиционное выражение «как-же-меня-достали-эти-проклятые-олимпийцы».
По сравнению с предыдущим выражением «ты-помешала-Макарии-гладить-мне-перья-а-значит-ты-должна-умереть» это был несомненный прогресс. Артемида даже передумала убегать. Впрочем, идея убегать от самого быстрокрылого создания во Вселенной и без того была излишне самонадеянной; пожалуй, единственная надежда была бы на помощь Макарии — только сомнительно, что царевна предпочла бы помочь Артемиде с побегом, а не Танату с расчленением.
— Я ищу Персефону, — с некоторым смущением сказала охотница, сложив руки на груди.
— Зачем? — строго уточнила Макария. — Что-то срочное? Если это Афроарес…
В голосе царевны зазвенело воодушевление; Танат же закатил глаза и заявил, что двухголовому гибриду Афродиты и Ареса придется подождать до утра, потому что конкретно Макарию он, Танат, точно никуда не отпустит, пока та не отдохнет. Последнее, в чем можно было заподозрить Убийцу, так это в том, что он способен о ком-то заботиться, но Артемида успокоила себя тем, что это или приказ Владыки Аида, или неожиданно пробудившийся у Таната инстинкт самосохранения (очевидно, что уставшая и злая Макария становится еще более разрушительной, чем обычно).
— Нет-нет, Аф… э-э-э… Афроарес не появлялся — заверила их Артемида. — Я просто хотела убедиться, что с Персефоной все хорошо. Ты же помнишь, сегодня она снова лишилась невинности…
— Надеюсь, ты не собираешься макать мамочку в озеро Канаф? — подозрительно прищурилась царевна. — Кстати, я давно собиралась попросить прабабушку Гею ликвидировать это гадкое озеро…
— Конечно, нет! — возмутилась охотница. — Возвращать девственность в третий раз уже перебор, это понимает даже Деметра. Я просто хотела поддержать ее… ну, что может быть лучше короткого отдыха в объятиях любимого человека?..
На мрачном лице Таната отчеканилось выражение глубокого отвращения к подобному отдыху и персонально к Артемиде. Макария же сморщила носик, и, устремив на охотницу подозрительный взгляд, подчеркнуто-ласково поинтересовалась, на каких основаниях богиня считает себя «любимым человеком»
