превращать все в золото? Оно же непрочное. Ножа из него не сделаешь.
– Люди считают золото самым ценным металлом. Превращение свинца в золото – путь к несметному богатству и власти, так скажет тебе любой профан. И так думают все наши ученики, когда только начинают изучать алхимию.
– Власть – это сила, уважение, мудрость. При чем здесь золото?
– В мире ши – возможно, все так. А в человеческом мире золотом легко подменить собственную мудрость, если можешь купить сотню мудрецов или тысячу могучих воинов. Потому и соблазнительна мысль получить это золото буквально из воздуха. Но только в первый год обучения наши ученики увлеченно пытаются превратить все подряд в драгоценные крупицы, стараются, мучаются, отчаиваются и вновь обретают надежду стать величайшим и богатейшим магом. А заодно ненароком тщательно изучают свойства всевозможных веществ, их сочетания, реакции друг на друга и превращения. И только много позже они узнают, что эта легенда о превращении свинца и прочих низменных веществ в прекрасное и совершенное золото рассказывает вовсе не о богатстве, по крайней мере, материальном. В ней на самом деле идет речь о превращении человеческой души, о переплавке гнева, жадности, зависти, похоти, гордыни – всех этих низменных пороков – в нечто совершенное и безупречное. Чистый разум, чистую волю и чистую силу, без примесей, без каверн. Получается сияющий слиток души, который некоторые зовут Философским камнем. Именно такая душа должна быть у по-настоящему великого мага – свободная от страстей и вожделений человеческого мира. Ведь золото – самый совершенный металл, который практически не вступает ни в какие реакции с другими веществами.
Эшлин невольно заслушалась и пыталась сейчас представить себе такого человека.
– А у тебя есть этот камень внутри? Ты же великий маг и почти самый главный здесь.
– Нет. Я вовсе не великий маг. Я всего лишь стою у дверей знания.
– И смотришь, кого в них впускать? – Она уже почти позабыла о красоте Монгвин Сэвидж и теплых улыбках в танце. Ее редко захватывали надолго сильные чувства, кроме одного. – Знаешь, говорят, у нас был старейшина рода Дуба, чья мудрость оказалась столь велика, что он каждый вопрос, обращенный к нему, считал глупым. И он так устал от глупых вопросов, что ушел далеко-далеко в лес, чтобы говорить с соснами о том, что действительно важно. А я вот думаю – зачем оно соснам?
– Могу его понять. Наверное, он просто хотел спокойно подумать в одиночестве и найти ответы на свои собственные вопросы. – Темнота надежно скрывала выражение лица, но голос Брендона улыбался, и теперь он шел совсем близко, не отпуская руки и слегка касаясь Эшлин плечом. – Но для учителя не существует глупых вопросов. Его задача – ответить или помочь ученику найти ответ самому. А если ученик много раз задает один и тот же вопрос – значит, он просто хочет услышать разные ответы.
Эшлин прижималась к его плечу, чтобы чувствовать тепло. Так отступало смутное чувство одиночества, как будто она болтается в пустоте на тонкой паутинке. Никого рядом. Никого, кроме этого невозможного человека. Не друида. Не Хранителя Кристалла. Брендона Бирна из этого мира и этого времени, у которого очень теплые руки.
– Мне иногда хочется, чтобы вслед за мной пришел брат, родители, старейшина, – и я боюсь этого. Ведь кто знает, во что превратился ферн и попаду ли я когда-нибудь домой. Интересно, звезды, которые падают, чувствуют то же самое? Им хочется, чтобы кто-то летел за край небес вместе с ними?
Брендон остановился перед ней, невольно преграждая дорогу. Его пальцы поймали ее вторую руку, и Эшлин почувствовала, какая же она холодная по сравнению с той, что уже полчаса грелась в его ладони. Они стояли совсем близко, практически вплотную.
Тихо и серьезно, без малейшего следа привычной незлой насмешки, Брендон сказал:
– Я не знаю, во что превратится моя жизнь, если ты попадешь домой. Наверное, в упавшую звезду.
Она видела его лицо, но в сумерках было сложно различить что-то большее, чем очертания. Как выточенный на дереве портрет.
– Я не знаю, как сказать, можно ли сказать второй раз то, что говорят единственный раз в жизни. – Ей было легко, тяжело, радостно и стыдно одновременно. Вихрь внутри подхватил все возможные чувства и крутил их воронкой, сводя с ума, под мелодию пэйви. Эшлин почувствовала, как тяжелеет голова и сжимает горло, потом просто молча ткнулась Брендону в плечо и всхлипнула.
Теперь он крепко прижимал ее к себе. Какое-то мгновение она ощущала его дыхание на волосах, а затем его губы скользнули к виску, осторожно целуя, ниже, к щеке. Его пальцы осторожно перебирали ее спутавшиеся на спине пряди, поднимались по спине к затылку. Когда их губы встретились, он на мгновение замер, будто боясь дышать, сделать какую-то ошибку. Эшлин помнила это ощущение, там, во сне, было так же… когда чувствуешь всем телом прикосновение. И помнила, что, если губы разомкнуть, будет… ярче.
Прошло несколько дурманящих мгновений, прежде чем они осознали, что стоят посреди дороги.
– Когда ты так близко, я забываю думать. И становлюсь как пустой стебель тростинки на ветру. Даже стоять трудно.
– Пойдем, – Брендон решительно направился в сторону уже виднеющихся неподалеку стен Университета.
Она шла с ним, наблюдая, как проступают темные очертания ворот. В голове снова и снова звучала мелодия. Мелодия пэйви? Или та, древняя из древних? Пока горит огонь, течет вода и сияют звезды, будешь ли ты со мной?
Чем ближе Брендон подходил к воротам, тем больше его осанка и походка напоминали о том, что он магистр, заместитель ректора. Молча и степенно кивнув привратнику, он шел вперед, к своему дому, не сомневаясь, что его ученица следует за ним.
Ученица следовала. Она немного дрожала, хоть праздничная ночь и выдалась довольно теплой. И понимала, что больше всего боится отправиться в женскую коллегию. Провести остаток ночи в пустой комнате.
Брендон открыл дверь своего дома и посторонился, пропуская ее внутрь. В комнате было тепло, угли в камине еще горели, и пламя мгновенно вспыхнуло, когда магистр, закрыв дверь на ключ, бросил туда несколько сухих поленьев в лохмотьях коры. Он будто старался не смотреть на девушку, обходя комнату, зажигая свечу, перекладывая что-то на стуле.
Эшлин подошла к камину и протянула руки к огню. Она чувствовала неловкое напряжение. Если она нежеланная гостья, зачем он ее пригласил? Если хотел говорить дальше, почему замолчал?
Его движения становились все более медленными и напряженными. Он будто еле сдерживал себя в приступе гнева. Или чего-то еще? Наконец Брендон подошел
