Глаза Владыки Олимпа удивленно расширились.
— Да как ты сме…
Персефона насмешливо улыбнулась, складывая руки на груди, и Зевс, мгновенно оказавшийся полностью одетым, грозным, с занесенной над головой молнией, шагнул к ней. Царица развёла руки, продолжая улыбаться… и тут грозный Эгидодержец эффектно растянулся на полу, роняя молнию и выставляя руки, чтобы не удариться носом.
— Это ты не смеешь, брат, — резко сказал Аид, хватая Владыку Олимпа за волосы, рывком поднимая на ноги и вытаскивая из покоев. Из-за полуоткрытой двери сверкнула сдвоенная молния, в стену впечаталось что-то тяжелое, донеслось пару ругательств на варварском языке — Зевс наглядно демонстрировал подземному братцу, насколько ему не нравится получать удары по голове. Особенно сзади и с ноги.
***
Минта/Гера
Персефона закрыла дверь и обратилась к Минте (Гере?):
— Ты как? Пришла в себя?
— Голова болит, — последний раз всхлипнула бывшая нимфа. — Но я все помню. Вообще все.
— Кажется, дворец придётся сносить! — констатировала Макария, пролезая в покои с корзиной фруктов в руках.
— Уже сносят, — поддержала Геката, просачиваясь следом тоже не с пустыми руками. — Когда Макария примчалась ко мне, я сразу поняла, что происходит, и захватила все необходимое. Вот! Мой лучший самогон!
— Девочки! — растрогалась Гера. — Я так вас люблю! И ещё Зевса… — она снова залилась слезами.
— А чего, ты, собственно, ревешь? — вкрадчиво спросила Макария. — Ты же теперь богиня! Царица! Мужики просто толпами падать будут!
— Макария! — возмутилась Персефона. — Что ты такое говоришь! Это не та Минта, которую мы знали, она теперь хранительница домашнего очага… — она запнулась, когда Гера решительным жестом отбросила сотворенное Зевсом покрывало, которое до того старательно поливала слезами.
— И правда! — в её прекрасных небесно-голубых глазах появился хорошо знакомый присутствующим нетерпеливый блеск. — Раз я богиня, хозяйка Олимпа, значит, мне больше не нужно прятаться по углам, прикрываясь Гефестом! И Афина с Артемидой мне уже ничего не сделают, ха! Представляю, сколько мне Зевс недодал супружеского долга, — она хихикнула и тут же нахмурилась, что-то подсчитывая. Но вскоре её прекрасное чело разгладилось. — Мы целый месяц не будем вылезать из… а когда он снова начнет мне изменять, я скажу Аполлону…
— Какой-такой Аполлон? — вкрадчиво поинтересовалась Персефона.
— Ну, или Дионис, — легкомысленно отмахнулась Царица Олимпа. — Или ещё кто-нибудь, не суть. Ну, Зевс же не будет мне верен вечно?
— Я хочу, чтобы мой муж был верен мне вечно, — шепнула Макария на ухо Гекате, разливающей самогон по кубкам. — А не как у Минты!
— Теперь мы должны называть её Гера, — поправила её Трёхтелая. — Минты больше нет. И той Геры нет, она уже стала облаком.
— Подозреваю, что на глазах у половины Олимпа, — недовольно сказала Персефона. — Ну, ничего. Допустим, Гера оставила вместо себя облако, а сама спустилась в Подземный мир, чтобы проследить за неверным супругом. А Минта… Минту я превратила в траву, когда поймала её с моим бывшим мужем.
— Вот и ладненько, — хихикнула Гера, отхлебывая самогон из кубка. — У-у, забористый! М-м-м, сестра, а ты не можешь провести меня в Элизиум? Хочу познакомиться с павшими героями, а то когда ещё возможность представится…
— Так вроде дедушка Зевс ещё не успел тебе изменить, — удивилась Макария.
— Вообще-то успел! — важно подняла палец Царица Олимпа. — С этой развратной Минтой, а как вы думали?
***
Гера
Гера проснулась в своих покоях — почему-то не на ложе, а рядом. Она лежала завернутой в какую-то шкуру, тёплую и мягкую, и дремала бы дальше, если бы не ужасная головная боль. Богиня с трудом встала на ноги, доковыляла до ложа, нашла среди подушек и одеял крошечную глиняную амфорку с терпко пахнущим зельем Гекаты, осушила её в два глотка, после чего повалилась на ложе, намереваясь спокойно дождаться, пока зелье подействует.
Вчера голова ужасно болела из-за постепенно восстанавливающейся памяти, и Геката посоветовала заглушить боль крепчайшим самогоном, настоянным на воде из Стикса (Трёхтелая говорила, он может перевести в горизонтальное положение саму титаниду Стикс). Потом они решили сравнить этот самогон с тремя другими, довольно успешно, и под конец отполировали асфоделевым элем. Так что теперь было совершенно не ясно, от чего именно раскалывается черепушка бывшей нимфы — собственно, такого эффекта они с Гекатой и добивались.
Зелье действовало — боль постепенно отступала. Гера лежала и перебирала в голове воспоминания. Свежие относились к тем благословенным временам, когда она беззаботно жила в облике нимфы, старые — к более давним временам, к невеселой должности олимпийской богини. Богини всех богинь, великой Геры, чья ревность и склочный характер вошли в легенды. Столетия грустной, унылой жизни, полной бесконечных обид! Зевс её не любит, дети не любят, остальные боги не уважают, хотя и стараются держаться подальше (спасибо мерзкому характеру!), смертные сочиняют гадкие легенды, и лезут, лезут в постель её супруга! Потом у него и детишки заводятся, которые тоже её не уважают. Подруг у нее, значит, нет, из развлечений только охота за бесконечными любовницами мужа, а обязанности покровительницы домашнего очага — какая-то скучная и неинтересная хрень. А что? Женщины и так его хранят, приснишься одной, скажешь «будь покорной своему мужу», а она «ну я и так каждый день покорна». Ничего нового. Грустно. Уныло. Обидно. Беспросветно и унизительно.
Ну и чего, спрашивается, было так страдать?
Гера откровенно не понимала себя прежнюю. Подумаешь, муж изменяет! Ну, Зевса тоже можно понять. Не только же ей хотеть интересной и разнообразной любви! Надоедает, наверно, столетиями в одной позе! А то, что поза была одна, самая что ни есть классическая, Гера прекрасно помнила. И помнила даже свою мотивацию — она-де не шлюха, чтобы и сверху, и снизу, и сзади, и всякими разными способами. Она ведь царица, и даже на ложе должна сохранять достоинство. И ещё не давать по столетию после особо обидных измен. Вот дура-то!
Гера представила век без секса и содрогнулась. Да как она вообще такое пережила?! И главное, нахрена?! Подумаешь, Аполлон с Артемидой у Латоны родились, да у Зевса этих детей и без того полный Олимп! И детки, кстати, очень даже ничего, тот же Гефест… хотя, конечно, она сама приняла участие в его появлении на свет.
Да и потом, неужели её действительно кто-то заставлял целыми днями сидеть на Олимпе, изображая из себя Великую Царицу? Ха! В мире столько всего интересного! Смертные, боги, герои, титаны! А она знакомилась только с Зевсовыми любовницами, и то ненадолго! Хотя бедняжки были виноваты лишь в том, что тоже хотели её мужа. Ну и что тут такого? Хотеть Владыку Олимпа — нормальное и естественное желание. Чего она так цеплялась? За пару интрижек от него не убудет. А если вдруг и убудет, так мир одним Зевсом не ограничивается. Но нет, нет, тогда она включала какую-то пафосную принципиальность и не пускала на своё ложе ни одного мужчину, за исключением законного супруга. И то не всегда, а только в зависимости от его поведения (!). То есть ты хочешь секса, а у тебя его нет годами из-за каких-то дурацких принципов! И это притом, что у самого Зевса все есть, он ходит налево без каких-либо колебаний, а страдаешь исключительно ты! Ну, и как тут не озвереть?!
Лежа на мягких шкурах, Гера воскрешала в памяти воспоминания последнего года на троне Олимпа и удивлялась, как она вообще не рехнулась. Что самое интересное, повод был совсем ерундовый! Богиня не могла думать об этом без смеха. Но тогда, тогда!..
Тогда она не была с Зевсом уже полгода. Причина, кажется, была в каких-то идиотских обидах. Что же там было? Ах, да! Муж притащил на Олимп Ганимеда, своего смертного любовника, и сделал его виночерпием, а Гера усмотрела в этом какое-то страшное оскорбление — хотя всем известно, что самые достойные мужи порой увлекаются молодыми мальчиками, и это совсем не то, что увлечься женщиной. У мальчика нет сисек, к тому же он неизбежно вырастает в огромного и волосатого мужика, что как-то уже и не комильфо. Который тоже хочет в активную позицию, а Зевс никому ещё не давал свою задницу…
