на меня, — ровным голосом попросил он. — Пожалуйста.
Корделия вскинула взгляд, и в ее глазах мелькнул панический блеск. Он был таким ярким, что Берту захотелось зажмуриться, но он продолжил смотреть даже чуть более пристально, чем позволяли приличия. Видимо, ему и впрямь не стоило так откровенно разглядывать ее лицо, поскольку она тут же вернула самообладание и опустила голову.
Казалось неправильным и противоестественным видеть страх на лице крошечной женщины.
Берт разозлился.
Черта с два с ней что-нибудь случится! У него сдавило грудь, и его зачастившее сердце подскочило к самому горлу. Берту захотелось запереть дверь, забаррикадировать ее и никого-никого не пускать.
Подавшись вперед, он практически прижался к Корделии и, ухватив ее за волосы на затылке, сжал их в кулаке. Она так и не подняла голову, поэтому Берт потянул за них, вынудив ее подчиниться.
— Ты мне доверяешь?
— Я… что?
— Ты. Мне. Доверяешь? В глубине души ты ведь знаешь, что я не причиню тебе боли?
Корделия задумалась на минуту, показавшуюся ему вечностью.
— Наверное, да, — скривилась она.
— Тогда выслушай меня, хорошо? Я не знаю, что сейчас начнется. И не знаю, чем закончится. Но могу пообещать одно — я сделаю все от меня зависящее, чтобы мы оба выбрались. Уяснила? Оба. Ты и я. Понимаю, мои слова не особо утешают, но, если начнется пекло, я не брошу тебя, лишь бы выбраться самому. Я поставлю тебя на первое место, — Берт с такой силой выталкивал слова из горла, что к концу речи почти задыхался.
Корделия широко распахнула глаза. Наконец-то он в полной мере увидел все ее эмоции, отражавшие его собственные — растерянность, страх, неуверенность. Однако Берт ни за что на свете не признался бы в них. Таковы уж традиции. Стереотипы, если угодно.
Но на самом деле… кто считает, что взрослые мужчины не боятся, тот просто не знает жизни. Если человек теряет способность испытывать страх, ему пора лечиться. Это против природы. Нарушение психики. Другой вопрос, что страх нужно преодолевать. Вот что есть сила. Она и характеризует мужчину.
Говорят, человек способен испытывать лишь одну боль — ту, что сильнее. Когда болит голова, верное средство — сломать палец. Если болит очень сильно, можно сразу ногу. Наверное, со страхом так же. Человек может испытывать лишь один страх — тот, что сильнее.
Берт точно знал, в какой момент перестал бояться за свою участь — когда испугался за Корделию. Как ни крути, ему грозил отнюдь не самый страшный приговор. Ни пожизненного заключения, ни смертной казни.
— Я уже говорил, что в нашу первую встречу счел тебя красивой? — невпопад выпалил Берт.
— Как-то речь не заходила, — Корделия выгнула бровь. — Если говорить о нашей первой встрече… когда ты сидел за решеткой… я чувствовала, что это неправильно, но не признавалась даже самой себе, — она неловко положила ладонь ему на грудь. Ощутив частое сильное биение, посмотрела Берту в глаза. — У тебя есть сердце. Очень жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Мы бы подружились.
Судя по его физическому отклику на Корделию, не просто подружились бы. Берт тоже хотел бы встретиться с ней при других обстоятельствах. Но эта их беседа… слишком уж она напоминала откровения перед расстрелом, когда двое хотят сказать друг другу правду, в которой при иных обстоятельствах ни за что бы не признались.
Нет, никакого расстрела! Берт не был готов ставить точку.
Ему отчаянно захотелось укрепить эмоциональную связь с Корделией, зародившуюся здесь и сейчас. Заверить чем-то более значимым, чем просто слова. Поставить печать. И он знал один способ.
Опустив взгляд к губам Корделии, Берт еще немного запрокинул ей голову и очень медленно склонился. Он ослабил хватку на ее волосах и положил кончики пальцев второй руки ей на щеку, оказавшуюся мягкой и прохладной. Корделия облизнулась — как утром в гамаке, — но не отстранилась, лишь тихонько вздохнула и прикрыла глаза, продолжая наблюдать за Бертом сквозь ресницы.
В дверь постучали, и они оба вздрогнули от неожиданности, грубо вырванные из тягучего личного момента.
Раздраженно рыкнув, Берт отпустил Корделию и, распахнув дверь, увидел на пороге Феликса все с тем же каменным лицом.
— Я приехал сопроводить вас в зал суда, — резко кивнул тот.
— Какой официоз, — покачал головой Берт и, чуть отклонившись назад, кивком подозвал Корделию. — Карета подана, мадам. Нам пора.
****
Отштукатуренное на совесть, двухэтажное здание суда было белее больничной палаты, в то время как пасмурное небо над ним с неуместной поэтичностью отражало мрачность общего настроения. Видимо, раннее утро решило деликатно погасить солнечные лучи.
Шагнув на тротуар, Берт запоздало понял, что не помог своей молчаливой спутнице выбраться из автомобиля, но она уже справилась сама. Теперь Корделия стояла рядом с ним и осматривалась.
При звуке голосов Берт посмотрел вправо и увидел троих приближавшихся людей. Он машинально положил ладонь между лопаток Корделии и почувствовал, как она еще более выпрямилась.
Первым шествовал Филипп, сдержанно переговариваясь с остальными, в числе которых была и София. При виде матери Берт, по обыкновению, залюбовался ею. От мадонны до воительницы — в мгновение ока. Совсем недавно она в белом легком платье склонялась над постелью сына и вот теперь уже чеканила шаг в черной военной форме.
Обернувшись, Берт глянул на Феликса, сцепившего руки за спиной и расставившего ноги на ширину плеч.
Мысленно состроив ему рожу, Берт снова посмотрел на приближавшуюся группу. Гедеон, черти его задери. Даром что не напомаженный, он шел с видом короля и смотрел на всех так, словно искал пятна грязи на их лицах.
Разглядев участников процессии, Корделия насторожилась больше прежнего. Мышцы под пальцами Берта напряглись так сильно, будто она могла в любой момент сорваться с места.
— Куколка, — нараспев выдохнул он ей в ухо.
— Да? — она даже не посмотрела на него.
— Мы ведь не будем набрасываться на моего папу? По крайней мере, пока что, — попытался пошутить Берт, всерьез опасаясь неожиданного выпада с ее стороны.
— А ведь я его знаю, — прошипела Корделия.
— Ты уже говорила, — склонив голову набок, он еще раз осмотрел своего отца.
— Я говорю про мужчину рядом с ним. Про Гедеона.
— Ты знаешь его? — развернув Корделию к себе лицом, Берт вынудил ее отвести взгляд от людей, уже подошедших к двойным дверям здания суда. Он знал, что остались считанные минуты, прежде чем члены совета займут свои места.
— Да, — подтвердила Корделия. — Нас никогда не представляли друг другу, но я пару раз видела его со своим отцом и Грином.
— Ты обозналась, — уперся
