чтобы ночью не бродить, спать укладываются. А утром Хелен чуть свет домой бежит.
— Но сегодня Хелен не прибежала.
— Нет.
— А служанка?
— Служанка пришла. Здоровехонька.
— И что рассказала?
— Она вчера Хелен до дома проводила, до дверей. Потом домой ушла, а что дальше было, не знает.
— А ты, значит, жену не видел?
— Нет, милорд.
— Отлично. Служанка сейчас где?
— В лавке, конечно. Где ж ей еще быть. Торговля-то идет.
— Ну да. Торговля не должна останавливаться, как же я сам не сообразил. Значит так, Томас. Сейчас пойдешь в лавку. С тобой я отправлю пару стражников. Покажешь им строгую женщину — пускай сюда приведут. Понял?
— Понял, милорд.
Томас вскочил со стула, прижимая к груди затасканный колпак.
— Милорд!
— Чего?
— А когда Хелен забрать можно? Похоронить ведь надо. Негоже это.
— Да хоть сейчас. Пока не заво… Гм. Чем быстрее, тем лучше, я хотел сказать. Сейчас на улице жарко.
Служанка действительно оказалась женщиной строгой. Тощая, сутулая и лицо, будто третий день животом мается. Понятно, почему любящий муж не боялся свою Хелен с такой каргой отпускать. Она же одним взглядом стремление к греху убивает. К плотскому, во всяком случае.
Не спрашивая моего разрешения, эта выдрыга сходу пристроила свою тощую задницу на стуле.
— Я вас слушаю, милорд.
Она. Меня. Ну охренеть!
— Встань. И слушай стоя.
Поджав губы в нитку, старая хрычовка поднялась.
— Как прикажете, милорд.
— Отвечать приказываю. Быстро, кратко и правду. Ты проводила госпожу до дома подруги?
— Да, милорд.
— Как зовут подругу?
— Мария Бейкер.
— Милорд.
— Мария Бейкер, милорд.
С такими, как эта кочерыжка сушеная, иначе нельзя. Чуть-чуть кулак разожмешь — сразу забудут, кто кому кланяется.
— Что-то необычное было?
— Не припоминаю, милорд.
— Не припоминаешь? Или не было?
— Не было. Мы шли обычной дорогой, ничего подозрительного не видели. Милорд.
— А потом? Рассказывай подробно.
— Мы пришли. Хозяйку госпожа Бейкер увела в дом, а я осталась на кухне. Я всегда там сижу, бывает, сплю на лавке у очага, если госпожа на ночь остается.
— Но хозяйка не осталась?
— Нет, милорд. Едва начало смеркаться, госпожа позвала меня. Мы пошли домой — той же дорогой.
— Заметила кого-нибудь? Не подозрительного, хоть кого-то. Может, мужчина той же дорогой шел? Прохожий заговорил с тобой или с хозяйкой?
— Нет, милорд. Ничего такого. Просто пришли домой, как обычно. Госпожа отпустила меня и поднялась по ступенькам. А я к себе пошла — мне еще ужин варить, и по дому ничего не сделано. Так что я, уж простите, не задерживалась.
— Почему госпожа не вошла в дом?
— Откуда же мне знать. Милорд. Господа перед слугами не отчитываются, Значит, была причина.
Я задумался. Была какая-то мысль — гадкая и верткая. Крутилась, мельтешила и никак не давала себя ухватить. Между пальцев, сволочь, выскальзывала.
Кочерыжка молчала.
Я думал.
— Так. Вот еще что. С мужем хозяйка не ссорилась?
— Я, милорд, служанка. Мне такое неведомо.
— Вот как раз тебе-то и ведомо. Рассказывай — или по-другому спрашивать буду, — я даже из кресла привстал. Для внушительности. Удивительно, но старую выдрыгу не проняло. Вот же характер у бабки!
— Уж извините, но чего не знаю, того не знаю. А врать не хочу. При мне господа не ругались. В мире жили и в согласии. А что без меня было — про то у хозяина спрашивайте.
— Ладно. Пусть так. Но с кем-то же твоя госпожа ругалась. Или она совсем уж святая была?
— Почему же. Все люди грешны, но бог милостив и прощает нас в безграничной мудрости своей. Ругалась хозяйка, без этого никак. С торговками скандалила — цену они гнут немилосердно. Укоротили бы вы их, милорд. Совсем уже…
— Хватит. Я не про то спрашиваю.
— Простите, милорд. Когда ткань покупала, тоже ругалась. И с башмачником. Насчет дров скандалила часто — дорого уж больно. Про соль так вообще молчу. Нешто ее из золота делают, что столько денег хотят! Ох ругалась хозяйка за соль, ох ругалась!..
Хорошая, видимо, женщина была покойница. Кроткая и незлобливая. Если бы у меня такая жена пропала, я бы тоже не сразу искать начал. Посидел бы сначала в тишине, дух перевел.
— С зеленщиком скандалила. За полголовы капусты цену правит — как за цельную! С винокуром спорила. Кислятиной торгует тухлой, а монету требует — будто господний нектар продает. С угольщиком тоже, помню, не сошлись они…
Я затосковал. И дернул же черт убийцу прирезать именно Хелен Вуд. Что, других женщин в городе нет, что ли? Хотя, может, они за цену на лук поспорили…
— А уж как хозяйка с каменщиком поругалась! Ох крику было! Он цену ломит — она не дает. Он ломит — она не дает. Так этот подлец хотел нам камин разобрать!
— Что хотел?!
— Камин. Разобрать. Проходимец этот, каменщик, камин нам клал. Старый посыпался, вот господа и решили переделать. Сложил он, значит, стенки, трубу выправил, зажгли — все честь по чести. А потом этот поганец плату потребовал. Ну, хозяйка и говорит: работал ты медленно, сроки все вышли, и кладка кривая — все швы вкось. Не иначе пьяный работал. А потому отдам тебе не всю цену, а половину. Тут каменщик и давай ругаться! Нет, говорит, платите как договаривались. А чего платить, чего платить-то?! Если сработал плохо — так и получи по справедливости. А хочешь цену гнуть — так делай на совесть, а не…
— Тихо!
Карга заткнулась, гневно лупая крохотными белесыми глазками. Ноздри ее трепетали от гнева.
— Значит, сильно поругались?
— Не то слово, милорд. До вечера спорили. А потом хозяин пришел и выгнал этого пропоицу.
— Не заплатил?
— Почему? Заплатил. Но так, как хозяйка сказала. Если всем полную цену давать — это ж никаких денег не напасешься. И сработано было криво — кладка гуляет как пьяная. Так что по справедливости все!
— Каменщик так же думал?
— Этот безрукий? Нет! Он еще на улице кричал. А потом в окно плюнул. Ну разве это человек? Зверь дикий! Нет бы с благодарностью деньги взять — в хороший дом позвали, кормили-поили, а этот…
Я вперился в стол и заткнул руками уши. Так. Так-так-так… Прелестница Хелен поимела на
