Именно в этот момент раздается резкий стук в дверь, которая ведет в магазин, и мы слышим голос Джеда:
— Лина? Ты там?
Я судорожно машу руками на Алекса. Джед пытается пройти на склад, а Хана толкает Алекса в угол между дверью и стенкой. Джед открывает дверь всего на пару дюймов, дальше ее удерживает ящик с яблочным пюре.
В эту щель я вижу глаз Джеда, глаз неодобрительно моргает.
— Что ты там делаешь?
Хана выглядывает в дверь и машет рукой.
— Привет, Джед, — жизнерадостно говорит она, легко, как всегда, переключаясь на режим поведения на публике. — Я тут зашла кое-что Лине передать, ну мы и заболтались.
— У нас покупатели, — недовольным тоном сообщает Джед.
— Выйду через секунду, — говорю я, стараясь выдержать интонацию Ханы.
От одной только мысли, что Джеда и Алекса разделяет тонкая дверь из фанеры, я прихожу в ужас.
Джед бурчит что-то и ретируется, прикрыв за собой дверь. Мы переглядываемся и все втроем одновременно издыхаем от облегчения.
— Я тут кое-что принес для твоей ноги, — говорит Алекс, переходя на шепот.
Он снимает рюкзак, ставит на пол и начинает вытаскивать на свет перекись водорода, бацитрацин, бинты, пластырь и ватные шарики. Потом он опускается передо мной на колени и спрашивает:
— Можно?
Я закатываю джинсы, и Алекс начинает разматывать повязку на моей щиколотке. Мне не верится, что Хана стоит рядом и наблюдает за тем, как какой-то парень… заразный… прикасается ко мне. Я знаю, что она даже представить себе не могла такого, и отвожу глаза, я смущена и одновременно испытываю гордость.
Когда повязка спадает с моей ноги, Хана делает короткий резкий вдох, и я непроизвольно зажмуриваюсь.
— Черт, Лина, — говорит она, — эта псина конкретно тебя укусила.
— С ней все будет в порядке, — говорит Алекс.
От тихой уверенности в его голосе тепло разливается по всему моему телу. Я приоткрываю один глаз и бросаю косой взгляд на собственную щиколотку. Мне становится дурно, похоже, из моей ноги вырвали огромный кусок мяса. Несколько квадратных дюймов кожи вообще исчезли.
— Может, тебе лучше обратиться в больницу? — с сомнением в голосе предлагает Хана.
— И что она им скажет? — Алекс открывает пузырек с перекисью и начинает смачивать ватные шарики. — Что пострадала на запрещенной вечеринке во время ночного рейда?
Хана не отвечает, она понимает, что я не могу обратиться к врачу. Меня привяжут к операционному столу в лабораториях или бросят в «Крипту» еще до того, как я закончу произносить свое имя.
— Вообще-то не очень болит, — вру я.
Хана снова смотрит на меня с этим выражением в глазах. Как будто мы никогда не были знакомы. И тут я понимаю, что, возможно, впервые за все время нашей дружбы я произвела на нее впечатление. Может быть, она сейчас даже восхищается мной.
Алекс накладывает на рану толстый слой дезинфицирующей мази и начинает возиться с марлей и пластырем. Мне необязательно спрашивать его, где он достал все это богатство. Он ведь охранник и имеет доступ в лаборатории.
Хана тоже опускается на колени.
— Ты все неправильно делаешь, — так здорово снова услышать командные нотки в ее голосе. — У меня кузина — медсестра. Дай-ка я.
Она практически чуть ли не отпихивает Алекса локтем в сторону.
— Да, мэм, — Алекс поднимает руки над головой и незаметно мне подмигивает.
И вот тогда я начинаю хихикать. На меня накатывают приступы смеха, и я ради конспирации вынуждена зажимать рот рукой. Секунду Хана и Алекс наблюдают за мной, потом переглядываются и начинают глупо улыбаться.
Я знаю — мы все думаем об одном и том же.
Это сумасшествие. Это глупо. Это опасно. Но, стоя на этом складе, в духоте, окруженные со всех сторон коробками с чизбургерами, с консервированными овощами и детской присыпкой, мы превращаемся в команду.
Мы против них, трое против тысяч и тысяч. Но почему-то, хоть это и абсурдная мысль, мне кажется, что, черт возьми, у нас есть шансы на победу.
Несчастье — это неволя, следовательно, счастье — это свобода. Путь к счастью лежит через исцеление. Следовательно, только через исцеление можно обрести свободу.
Больно ли это?
Наиболее часто задаваемые вопросы о процедуре. Издано Ассоциацией американских ученых, 9-е изд.
После этого я почти каждый день нахожу способ увидеться с Алексом, даже когда работаю в магазине. Иногда к нам присоединяется Хана. Мы много времени проводим в Глухой бухте, в основном вечером, когда там уже практически никого нет. Алекс во всех списках числится как исцеленный, поэтому технически нет ничего незаконного в том, что мы проводим время вместе. Но, если кто-нибудь узнает, какое количество времени мы проводим вместе, или увидит, как мы хохочем, «топим» друг друга, устраиваем водные бои или бегаем наперегонки вдоль берега, это определенно сочтут подозрительным. Поэтому в городе мы держимся порознь — мы с Ханой идем по одной стороне улицы, Алекс — по противоположной. Плюс к этому мы выбираем места, где нас никто не может увидеть, — самые безлюдные улицы, заброшенные парки и нежилые дома.
Мы возвращаемся в Диринг-Хайлендс, и я наконец понимаю, почему Алекс без труда нашел дорогу к тому сарайчику в ночь рейда, почему он так хорошо ориентировался в темных коридорах дома. Многие годы он проводил по несколько ночей в месяц в покинутых домах, ему нравится хоть ненадолго убегать из шумного и многолюдного Портленда. Алекс об этом не говорит, но я понимаю, что эти ночевки в нежилых домах напоминают ему о жизни в Дикой местности.
Тридцать седьмой дом по Брукс-стрит Алекс любит больше других. Это старый дом в колониальном стиле, когда-то в нем жила семья сочувствующих. Как и большинство домов в Диринг-Хайлендс, этот заколотили и обнесли забором во время большой зачистки, но Алекс показал нам оконный проем на первом этаже, где можно отодвинуть одну из досок. Странно, хоть это место и было разграблено, книги и крупногабаритная мебель остались целы. Если бы не следы гари на стенах и потолке, кажется, что хозяева в любую минуту могут вернуться домой.
Когда мы в первый раз забираемся в этот дом, Хана идет впереди и кричит:
— Эй! Привет! Тут есть кто-нибудь?
В доме прохладно и темно. После ослепительно яркого солнца на улице меня бросает в дрожь. Алекс притягивает меня к себе. Я наконец-то привыкла к тому, что он ко мне прикасается, и уже больше не вздрагиваю и не оглядываюсь по сторонам, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня.
— Хочешь потанцевать? — предлагает Алекс.
