Он бросил на меня мрачный взгляд, после чего добавил:
— Что касается Солнца… я помню строки и об этом, Элли.
Всё ещё хмурясь, Ревик снова начал цитировать по памяти.
На сей раз свет, сочившийся из его слов, заставлял меня вздрагивать, вынуждая какую-то часть меня отшатываться от каждой строки.
Ибо свет должен умереть, когда мы переродимся.
Звёзды должны низвергнуться, когда восстанет Тысяча.
Конец должен наступить прежде, чем вернётся Солнце.
Ибо в конце открывается новая дверь,
Дверь, освобождающая Тысячу светов.
Ветер в паруса, Великий раскрывает свои крылья.
Он несёт их в зеленеющие земли.
Земли новой Земли, нового Солнца, новой Луны,
Где сияют новые звёзды, новые океаны кишат жизнью и смертью.
Новые земли цветут Тысячью цветов,
Сад новый, Бог перерождённый.
Тысяча светов покрывает свою Тысячу берегов.
Голос Ревика стих, после чего он поморщился, словно эти слова оставили дурной привкус во рту.
Он посмотрел на меня, и в его прозрачных глазах по-прежнему оставалась та лёгкая горечь и нотки злости, смешивающаяся с глубинным пониманием.
— Я слышал это в детстве, — сказал он. — Менлим говорил мне это. Он сказал, что однажды я увижу этот день. Он сказал, что я буду инструментом в том, чтобы приблизить этот день. Он сказал, что я буду жить как король многих миров, а не только этого.
Я всматривалась в его глазах, пытаясь прочесть то, что скрывалось за тем глубинным пониманием.
Я силилась прочесть вспышки эмоций, до сих пор вырывавшиеся из его света.
— Тысяча, — пробормотала я, мысленно прокручивая его слова.
Ревик взглянул на меня, но я на него не смотрела.
Это я тоже уже слышала ранее.
Я слышала, что Дренгов так называли — «Тысяча». Я слышала это где-то высоко в своём свете, когда Галейт умер, и Тысяча пришла, чтобы забрать его.
Должно быть, Ревик услышал часть этого.
Его челюсти напряглись, голос сделался более низким.
— Они не могут использовать Мост, чтобы пройти, — прямо сказал он. — Я готов поспорить, опираясь на их действия до сего момента, особенно в отношении этих дверей.
Он посмотрел на Кали и Уйе, затем обратно на меня.
— Если бы мне пришлось предположить, я бы сказал, что они завладели этими дверьми отчасти для того, чтобы не дать тебе воспользоваться ими. Может, Уйе прав, и они на самом деле не намереваются разрушать мир. Может, эта часть не подчиняется их контролю… может, они всё херят и разрушают нечаянно. В любом случае, они считают, что те телекинетики могут провести их через порталы и высвободить из цикла. Они не думают, что ты можешь сделать это для них.
Продолжая размышлять, он добавил:
— А значит, возможно, тебе придётся найти способ первой открыть эти двери, Элли.
В тишине, воцарившейся после его слов, Ревик смял hiri каблуком ботинка.
Я стиснула зубы, обдумывая его слова.
Я не позволяла себе слишком задумываться о том, чего он не сказал.
А именно о том, что в процессе открытия этих дверей я наверняка положу конец всей Земле. Я, скорее всего, убью всех, кто остался позади.
Я посмотрела на Ревика, поджав губы.
— Если ты прав, мы не можем допустить, чтобы Дренги прошли через те двери, — сказала я. — Мы не можем послать их в тысячу других миров… что бы ни случилось с нами. Даже если не брать в расчёт спасение Списочников и нас самих, мы не можем этого допустить. Просто не можем.
Ревик медленно кивнул, стискивая зубы.
Глянув на Уйе и Кали, я по их глазам видела, что они согласны.
Затем Ревик мягко прищёлкнул, качая головой, и в его голосе зазвучало предупреждение.
— Они попытаются открыть эти двери раньше тебя, Элли. Вот почему сейчас всё ускоряется… сеть обрушена, я для них потерян, и их время на исходе. Вот почему они перегоняют всех тех людей. Вот почему они истребляют Списочников.
Он помедлил, глянув на Уйе и Кали.
— Если видение Кали верно, миру придёт конец, когда они сделают это. Но Дренги могут этого не знать. Конечно, возможно, им просто всё равно, но они могут правда не знать.
Ревик посмотрел на меня, и его лицо оставалось серьёзным.
— Мы забрали у них Фиграна. У них больше нет ручного провидца. Мы не знаем, что Фигран уже рассказал им по этому поводу… но едва ли он сообщил много. Фигран сказал мне, что Менлим усиленно пытался получить от него видения, пока держал его у себя. Он спрашивал каждый день. Он пытался погрузить его в транс. Он пичкал его наркотиками, подключал к вайрам, пытал, давал секс-компаньонов. По словам Териана, образы по какой-то причине приходили к нему… во всяком случае, касающиеся того, что хотел знать Менлим.
Продолжая размышлять, Ревик нахмурился.
Он сделал уклончивый жест, словно отметая неприятную мысль или что-то, что почувствовал во мне. Он глянул на меня с мрачным выражением, всё ещё держа в руке бокал бурбона.
— В любом случае, у нас мало времени, жена, — сказал он. — Теперь они будут действовать быстро. Очевидно, что предназначение этих Миферов… воплотить в жизнь финальную часть их плана.
После его слов воцарилось молчание.
На сей раз тишину долго никто не нарушал.
Глава 18. Ещё одна ложь объяснилась
Я снова с ним, и теперь мы одни.
Мы одни в его комнате, в темноте, и я испытываю боль.
Боль вплетается в мой свет, заставляет мою спину выгибаться, и всё моё тело сжимается, пока я силюсь отстраниться любым возможным способом.
Он близок ко мне.
Он слишком близок, бл*дь… и он слишком, слишком далёк, бл*дь.
Думая об этом, я чувствую на себе его руки.
Он прикасается ко мне, поначалу настороженно, затем более грубо, его пальцы обхватывают мои запястья, после чего он своим телом заставляет мои ноги раздвинуться. Моя боль усиливается, моя спина выгибается. Я чувствую, как он смотрит на меня, после чего его боль сразу врывается в меня подобно горячей жидкости.
Она вплетается и вливается глубже в меня, когда я позволяю, и ослепляет меня.
Однако он не двигается.
Он не трахает меня, он даже меня не целует.
Он лежит там, открываясь мне, открываясь боли, позволяя ей быть там.
Его боль хуже моей… а может, она просто усиливает мою боль и боль нас обоих. Наши света зеркально вторят друг другу, отражают, резонируют, умножают. Это превращает невыносимое в пытку, делает всё более острым, более настойчивым, как будто более умышленно жестоким.
Мой свет делается животным, когда он так и не делает ничего с этим.
Это отсутствие, это ожидание… оно превращается в злость, в агрессию, в нежелание идти на компромисс и даже выслушивать его отговорки.
Я так устала от его аргументов. Я так устала от аргументов нас обоих.
Он крепче стискивает меня руками.
Затем он опускается ниже по мне, заставляя шире раздвинуть ноги.
Я чувствую его пальцы…
Затем я чувствую его язык.
Он целует меня там как будто бесконечно долго.
Я чувствую жёсткую боль внизу живота, словно бриллиант света, которым он является, настаивает, притягивает, трахает какой-то частью его разума и света. Он словно проник в меня, в какую-то часть, которую я знаю, но не могу объяснить физически, не могу даже осмыслить на том уровне.
Он нашёл какой-то способ полностью обойти моё тело, ударив прямиком в тот источник боли и света, где больно чувствовать даже самый край всего этого, но он жёстко давит, обвивает своим светом, заставляет меня вскрикивать и отказывается отступать.
Я вот-вот кончу…
Его свет отстраняется, силясь удержать контроль, и становится как будто жарче, влажнее.
Он снова начинает целовать меня, лизать, целовать и притягивать, пока я не стону, запутавшись пальцами в его волосах. Мой разум пустеет, когда он не унимается. Его язык как будто полностью проник в меня, так же далеко, как hirik его члена, так же далеко, как он проникает телекинезом.
