Святой Леонард…
Я вздохнула с облегчением и повернулась в седле. К моему огромному удивлению, Эрик спешился и подошел ко мне.
— Остаток пути вы проделаете одна, Элеонора. Я прошу вас освободить меня от моих обязательств.
— Что?
Он подошел на шаг ближе и схватил моего коня за уздечку.
— Вы почти уже дома и в безопасности. Я выполнил свою клятву. Дай мне возможность уйти. Отпусти меня, Элеонора.
Мое сердце бешено забилось. Когда он это задумал? Накануне? В последнюю ночь? Он хотел уйти?
— Нет, как это… Ты сошел с ума…
Он сжал мое запястье.
— Пожалуйста, отпустите меня…
— Нет! — разразилась я криком и вырвала у него свою руку. — Ты поедешь со мной в монастырь, там есть человек, сведущий в медицине, он вылечит тебя!
Ведь я еще не искупила своей вины, только не теперь… Все мои планы отпустить его домой здоровым, хорошо вооруженным и на лошади, чтобы хоть чуть-чуть успокоить мою совесть, — их нельзя разбивать вдребезги. Только не сейчас…
Его лицо заметно помрачнело.
— Сочтите за счастье, что вы не услышали моих воспоминаний о пребывании там, графиня. Ваш монастырь — это обитель зла, и ноги моей не будет там больше!
— Ах, что за ерунду ты несешь!
Он сверкнул взглядом и сжал кулаки.
— Разве сегодня утром я не объяснил вам все? Жизнь моя предрешена, и не все ли равно, где это случится — в замке или в монастыре. Неужели вам это непонятно?
Лошадь беспокойно мотнула головой. Он просто прижал ее голову книзу и попытался поймать мой взгляд.
— Вы больше не нуждаетесь в моей опеке — ваш конюх мертв! Так почему же вы не отпускаете меня? Почему? Вам доставляет удовольствие играть со мной, графиня? Это может вам дорого стоить! — Голос его прозвучал угрожающе. Мысли его были о мести, и ни о чем больше. — Так дайте же мне свободу.
На мгновение мной овладел гнев, как это обычно бывало, когда он обижал меня, я злилась на его голос, вызывающе-требовательную манеру поведения…
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной…
— Вы хотите? Я все время только и делал то, что вы хотите!
— Какой же ты глупец!
— А у вас нет сердца, kurteisis-kona![21] Mer kehnir heiptar um pik,[22] — прошипел он.
У меня перехватило горло. Я дернула за узду лошадь, топтавшуюся на размягченной земле в опасной близости от его ног, но казалось, это ему это нисколько не мешало. Его глаза, как две иглы, пронзали меня.
— И ты осмеливаешься называть меня бессердечной? Проклятый язычник, имя которого не принимает всерьез ни один христианин… ну что же, уходи! Уйди и сдохни в дерьме, как зверь, чтобы воронам было чем поживиться, если они не побрезгают твоей воняющей плотью… Уходи, и черт с тобой!
Вне себя от гнева ладонью я ударила коня по крупу так, что тот в испуге взвился под облака. Темным пятном на горизонте виднелся монастырь посреди раскинувшихся вокруг полей и лугов, через которые я гнала свою лошадь. Я наклонилась в седле и сосредоточила внимание на раскисшей от дождя дороге, а дождь нещадно лупил мне прямо в лицо. Капли его были солеными…
Наконец я оказалась совсем рядом с огороженной территорией монастыря. Я погнала лошадь через мокрые от дождя пастбища и выгоны прямо к воротам. Месиво вздымалось из-под копыт, несколько комков, холодных и мокрых, попали мне за ворот. Моя тоска по теплу, сухости росла с каждым шагом. У ворот я спешилась и принялась колотить в обитую железом дверь. Она, конечно, была закрыта, в такое опасное время необходима осторожность. Никто не вышел, Я забарабанила в дверь обоими кулаками. Тишина. Издалека доносились шум и крики. Боже мой, наверное, то были отголоски ожесточенного боя у нашего замка, и чувствовалось, что битва была ни на жизнь, а на смерть. А это — повод как можно быстрее проникнуть в замок, пока меня не опередили рыцари-мародеры и не перерезали мне горло.
— Открывайте же! — в испуге закричала я.
И тут распахнулось зарешеченное окно, а в нем показалось круглое лицо.
— Кто так жаждет проникнуть в монастырь? — раздался гортанный голос.
— Быстро открывайте, я одна и промокла до нитки!
— Да кто же ты? Подумай, ведь идет война и каждый мог бы…
О Боже, да знал ли он меня вообще?
— Вы откроете мне ворота сейчас же, приказываю вам! Я дочь графа Зассенбергского. Позовите аббата! Я закричу, если ворота не откроются сей же миг!
Он недоверчиво, с подозрением взглянул на меня. Да уж, я выглядела совсем не как графская дочь…
— Я должен сперва спросить брата привратника. Подожди здесь.
Решетка на окне с лязгом закрылась, и воцарилась ‘тишина. И только дождь лупил не переставая, он барабанил по лицу, струями заливал рукава, каплями скатываясь с рук… Никто не появлялся, волосы свисали мне на глаза и, казалось, просто прилипли к лицу. Как вкопанная, стояла рядом лошадь, покорная судьбе, мокрая и продрогшая. Внезапно я почувствовала себя одинокой как никогда раньше. Измотанная и обессиленная, я сползла, прислонясь к воротам, на землю, прямо в середину большой лужи. На какое-то мгновение я вспомнила о том, насколько безопасно чувствовала я себя, когда рядом был Эрик… проклятый малый! Привкус дождя становился все солонее, плакала земля и я вместе с ней. Громкие рыдания вырвались из моего горла, я сжала кулаки и принялась бить ногами прямо в вязкую грязь, один, два раза, вновь и вновь, будто это могло прогнать, рассеять разочарование, которое опутало мою душу. Но ничто не помогло, и я продолжала стирать с лица водяные струи…
— Вы можете хотя бы обратить внимание на мое имя.
Сердце мое на мгновение замерло. Но это был действительно он. Он подъехал на лошади незаметно и устало стал спешиваться.
Две руки были протянуты навстречу.
— Вам не следует сидеть в воде, Элеонора.
Я подняла голову. Водяные струи стекали с него, но он все же подарил мне едва заметную улыбку, а глаза его были такими сказочно голубыми, что я на какой-то момент лишилась дара речи.
— Вставайте, Элеонора. Вам не хотят открывать?
Я смущенно утерла нос. Руки его все еще были протянуты, готовые помочь мне, и в конце концов я ухватилась за них. Он вытянул меня из вязкой грязи, крепко обняв и продержав чуть больше положенного в своих объятиях, что хоть чуть-чуть согрело меня и утешило на ледяном холоде.
— Почему же они не пускают вас, Элеонора? — принялся выпытывать он.
— Не знаю. — Голос мой звучал так слабо, а глаза горели. — Он должен пойти спросить…
— Да он хотел, верно, получить за это золотой, — презрительно фыркнул Эрик.
Он отпустил меня и вцепился в монастырские ворота.
— Перестань… ничего не говори…
