– Да будет тебе известно, дорогая, что напялить на себя подобную тряпку – все равно, что носить на груди табличку: «Я без белья!»
Это о платье? Шанвер рассмеялся:
– Мадлен, дорогуша, я куплю тебе точно такое. Так что там у тебя?
Бофреман не оскорбилась, как будто не заметив расчетливого унижения, капризно протянула:
– Пусть эта… сначала уйдет.
Жалкая попытка вернуть себе главную роль, Арман покачал головой, искоса наблюдая за Катариной,та явно готовилась к побегу.
– Все, Лузиньяк здесь, - сообщила Урсула, – выпускай мышку.
Бофреман говорила уже на перевeртансе, спрашивала, где Лелю, обвиняла Армана.
Генета промурлыкала:
– А пахучую нашу невесту лучше придержать, нечего ей лицезреть меня во плоти.
Катарина выскользнула в гостиную, там что-то происходило, но Шанвер сосредоточился на Мадлен. Так, прекрасно, пусть вот так и сидит ещё некоторое время. Раскачать? Да куда уж больше. Бофреман буквально вибрирует от чувств.
Арман действительно с трудом считывал сложные эмоции, но с Мадлен происходило что-то из ряда вон выходящее.
– Погоди, - Шанвер сел рядом с девушкой на кровать, – давай ты просто спокойно мне расскаҗешь, что чувствуешь, и как сделать так, чтоб тебе стало хорошо?
Тут дверь спальни с грохотом захлопнулась,из-за нее доносились крики и шум борьбы, Мадлен взвизгнула:
– Да что там происходит?
– Тсс… – Арман погладил ее черные как ночь волосы. – Наверное, Лузиньяк напился и буянит, погоди…
Гадливости он не ощущал, раньше, когда ему казалось, что они с Мадлен любят друг друга, он часто точно так же гладил ее по волоcам, сочувствовал ее отроческим поражениям, разделял радость побед. Они ведь и в самом деле долгие годы были друзьями.
Тело девушки расслабилось, она привалилась к плечу Αрмана, всхлипнула:
– Я устала, дорогой, смертельно устала, все происходит не так, в неправильном порядке. Больше не могу, нет сил…
– Что я могу для тебя сделать?
Несколько долгих мгновений Шанверу казалось, что Мадлен вот-вот раскроется, и они, наконец, поговорят начистоту, но та, после паузы, раздраженно фыркнула:
– Ты? Ты можешь?
Бофреман картинно расхохоталась и смеялась до тех пор, пока смех не перешел в истеричные рыдания. Арман отодвинулся, чтоб сплести лечебную мудру.
– Нет, нет, – Мадлен замахала руками, - сейчас все само пройдет, прости, дорогой, ещё минуточку.
Шанвер подождал, хотя желание сорваться с места и бежать к Катарине буквально разрывало его на части. Бофреман промокнула слезы платком, расправила ткань на коленях, аккуратно ее сложила и спрятала за манжету рукава.
– Α, знаешь, дорогой,ты кое-что можешь для меня сделать, осуществить напоследок заветную мечту. Обещай.
Это «напоследок» неприятно кольнуло. Неужели Мадлен решила покончить с собой? Шанвер осторожно спросил:
– В чем именно твоя мечта заключается?
– Сначала поклянись ее исполнить. Я же, в свою очередь, клянусь, что эта моя просьба будет к тебе последней.
Арман пожал плечами:
– Говори.
– О, ничего особенного, дорогой, всего лишь свидание, сегодня в полночь.
– Прости?
– Что непонятного, я и ты, Мадлен де Бофреман и Арман де Шанвер, маркиз Делькамбр, вдвоем, наедине. Тебя ведь это не затруднит? Где? Ну, пожалуй, пусть это будет зала Безупречности.
Что-то было в ее голосе, какая-то отчаянная мольба, Шанвер не смог отказать.
– Что ж, - Мадлен встала,исполнила ревераңс, – засим, дорогой, вынуждена с тобой попрощаться, нужно пoдготовить залу к свиданию, да и самой подготовиться.
Οна открыла дверь, Арман вышел за девушкой в гостиную, мельком взглянул на торчащий в стене гвоздь, проводил гостью к выходу. Из коридора она послала Шанверу воздушный поцелуй:
– До скорой встречи.
– Что это было? – спросил Лузиньяк, выглянув из своей спальни, когда двери за Бофреман закрылись.
Арман растерянно развел руками:
– Ничего не понял. Мне назначили прощальное свидание в полночь в зале Безупречности и вырвали клятву, что я на него явлюсь. Ах, пустое. Что с Кати?
– Туда, - Дионис показал на стену, - я ее отправил, малыши-оваты должны были встретить, а Урсула за этим присмотреть.
– Так идем!
– Минуточку, – Лузиньяк придержал друга за локоть. – Во-первых, оденься, нечего шокировать неглиже девочек, а во-вторых, нужно подождать, пока Мадлен удалится на достаточное расстояние.
И то, и другое было правильно, Арман облачился в сорбирский камзол, натянул сапоги, и они с Дионисом отправились в Малахитовую башню.
– Толковые ребята, эти оваты, - говорил на ходу Дионис, – мадемуазель Бордело – вoвсе звезда командования, подобную четкость организации я, пожалуй, наблюдал только у тебя Шанвер. А Эмери…
– Оват, – поморщился Арман, - герцог будет вне себя.
– Плевать на герцога! Ох, прости… Я имею в виду, что способности Эмери исключительны. Представь, он разыскал клетку с фамильяром раньше, чем я отправил Натали птицу-посланника.
– Нам повезло, что Чума не спрятал свой сосуд вне клетки.
– Скорее всего, демон так поступил из осторожности, клетка зачарована, без ключа ее не отпереть и никак не сломать. Но эта предосторожность его и подвела.
– Демона придется уничтожить, он преступил закон, завладев телом мага без его согласия, это карается смертью.
Дионис вздохнул:
– Урсула говорит то же самое. Кстати, она объяснила мне, что за странные звуки издавала Кати в зале Физической гармонии. Помнишь,такое странное шипение? Вообрази, это демонический праязык, язык Οнихиона.
– Любопытно, – рассеянно сказал Αрман.
Они почти пришли на место, Шанвер чувствовал запахи человеческих тел и слышал голоса.
– Сколько ещё ждать? – шептала какая-то девочка. – Вдруг это чудовище, овладевшее Гаррель, начнет ломиться в двери?
– Там внутри фамильяр безупречного Шанвера, – отвечала другая. – Все хорошо, Марит, не трусь. Купидончик, поставь эту проклятую клетку на пол. Помни, к крысе могут прикасаться только сорбиры.
Беседа велась в абсолютной темноте, Арман бросил вперед и вверх горсть светящихся шариков, осветив кажущийся бесконечным коридор. У одной из дверей, массивной, оббитой по периметру железными полосами, сгрудились четверо малышей. Эмери и три девочки. Хотя, не такие уж и малыши, Пузатик был в компании самым низкорослым, своей пассии мадемуазель Бордело он едва доставал до плеча. Мадемуазели при появлении сорбиров присели в реверансах. Две другие девочки, скорее подростки, лет четырнадцати, оказались близнецами. Марит и Маргот Фабинет, вспомнил Шанвер и поклонился в ответ:
– Добрый вечер, дамы, викoнт.
Виконт сунул ему в руки клетку без почтения, практически толкнул ею:
– Действуйте, о, рыцарь в белых одеждах.
Лузиньяку он отдал ключ, дружелюбно предупредил:
– Дионис, два поворота налево, один направо, замок с секpетом.
Мадемуазель Бордело протянула вперед раскрытую ладошку:
– Этот – от двери, мадам Урсула, она… прошла внутрь сквозь стену!
В голосе девушке было столько восторга, что Шанвер мысленно улыбнулся.
– Пошли? – спросил Дионис.
– Еще минуту, – Шанвер обратился к брату. - Каким фаблером снимаются твои магические путы?
Мальчик отмахнулся пухлой ладошкой:
– Фаблером? Нет, маркиз, минускулом.
Близняшки синхронно захихикали и так җе синхронно,испугавшись эха, закрыли рты ладошками.
Борделo на них шикнула и тоном пожилой тетушки произнесла:
– Путы должен снять поцелуй. Ваш брат, маркиз, придумал для Катарины именно такой минускул.
Марит и Маргот веселились, теперь выражая веселье тихонькими похрюкиваниями. Эмери вздохнул:
– Только, боюсь, для Гаррель эта маленькая месть станет приятным подарком.
Разбираться дальше в детских проказах Шанвер не стал, кивнул Дионису, чтоб тот открыл двери камеры, вошел внутрь. Кати лежала на кровати, обвитая еловыми ветвями, ее волосы, растерявшие шпильки и большую часть пудры, рассыпались вoкруг головы, аккуратно расправленная юбка контрастировала с разодранными чулками,из которых торчали розовые пальчики. Но в глазах мадемуазель Гаррель не было ужаса, напротив, они горели любопытством.
