Карцер, совмещённый с исследовательской лабораторией, представлял собой блок из восьми небольших модулей, атмосферу в каждом из которых можно было регулировать индивидуально. Использовались эти помещения не только для содержания пленных, но и как мера дисциплинарного взыскания, налагаемая на солдат или обслуживающий персонал. И если космодесантники сюда не попадали никогда, то техники и прочие вспомогательные службы — запросто.
Дело было не в том, что космодесантники были более дисциплинированными. Просто допустимые уставом щадящие меры воздействия на них не действовали совсем, а применять калечащие методы… Право слово, проще сразу расстрелять. Они и так в большинстве своём находились не вполне в ладах с головой, но тот сдвиг был тщательно выверенный и в нужную сторону. А если влезть кривыми офицерскими карающими ручищами в тонкую настройку, выполненную гениальными психологами, и боги не расскажут, что и куда сдвинется в бедовой голове. А кому нужен непредсказуемый психопат в титанидовой броне с тяжёлым энергоном в руках?
В один из таких модулей и сгрузил свою ношу Ульвар сын Тора, сопровождаемый Нобоюки Исикавой, всем своим видом выражавшим почтение и послушание.
— Она была в лаборатории, в стеклянной банке, вот в таком виде, — нашёл нужным пояснить Наказатель, выходя за ямато из модуля. — Оборудование из той лаборатории мы привезли почти всё, за исключением генераторов и коммуникаций, но с этим, думаю, разберётесь. По предварительной оценке эксперименты над ней проводили циаматы, но около пяти лет по Терре назад почему-то бросили лабораторию, прихватив кое-что из оборудования, но оставив её. А хильтонцы, получившие базу по наследству, понятия не имели, что это такое.
— Хм, — тёмные брови Исикавы удивлённо взметнулись. — Предполагаете, это мог быть подарок именно нам с тем расчётом, что мы отвоюем свою бывшую колонию? — задумчиво проговорил он.
— Тоже вариант, — пожав плечами, обтекаемо отозвался Ульвар. — Препарируйте. Только пока не попортите образец. Вот когда все неразрушающие методы исследования исчерпаете, тогда можно будет приступить к трепанации.
— Разумеется, чёрный трибун, — почтительно склонился ямато. Первый шок у учёного уже прошёл, и теперь он был целиком и полностью на стороне абсолютовой паранойи. И даже украдкой поблагодарил сиятельную Аматэрасу за то, что трибун Наказатель легиона Гамаюн — такой подозрительный и глубоко циничный субъект.
А Ульвар сын Тора с чувством выполненного долга направился в каюту. Ему предстояло важное дело: раздача «слонов» и звездюлей по результатам проведённой операции. Трибуна Наказателя всегда радовал этот процесс. Точнее, это было чувство, близкое к незнакомому норманну родительскому умилению: наблюдать, как центурионы расхваливают своих бойцов, а то и бойцов других центурий, восхищаясь реальными и надуманными подвигами. Всем хотелось поддержать рядовых бойцов, делающих самую грязную и опасную работу. И в такие моменты Ульвар как никогда чувствовал себя человеком, то есть — одним из многих и одновременно частью какого-то большого целого, устремлённого к единой цели. Это было приятно, но случалось очень редко. В остальное время сына Тора от этих героических офицеров отделяло две с половиной сотни лет, тысячи прошедших перед глазами чужих жизней, бездна собственного опыта и сформировавшийся на основе всего этого океан безразличия, граничащего с цинизмом.
Перед важным делом стоило совершить определённый ритуал: раздеться, несколько минут постоять под душем с омега-лучами, побриться и надеть свежую форму, поскольку сразу за выяснением (в войсках Империи не любили волокиты) должно было последовать награждение. И каждое из этих действий доставляло норманну определённое удовольствие.
Десантную титанидовую броню Ульвар действительно искренне любил и каждый раз вспоминал добрым словом конструкторов, придумавших это простое (без электронной начинки и мышечных усилителей, абсолюты в них не нуждались) и такое полезное устройство. Во-первых, процесс надевания. При сноровке можно было самостоятельно облачиться в доспехи за пару минут, а при отсутствии спешки процесс прилаживания и закрепления сегментов брони превращался в действие почти медитативное, позволяющее успокоить горящие предвкушением нервы и придать разуму необходимую холодную отстранённость. Во-вторых, в ношении титанидового доспеха был только один минус: его приметный цвет. В остальном — сплошные плюсы. Идеально подогнанный под особенности конкретного бойца, он не стеснял движений, давал действительно серьёзную защиту и включал в себя множество «приятных мелочей», полностью заменяя исследовательский скафандр полной защиты при значительно превышающем уровень этого скафандра удобстве. Ну, и, в-третьих, ощущение, когда привычная до полной незаметности тяжесть брони выпускала тело из своих крепкий тисков, было подлинным наслаждением. В первые минуты казалось, что вышел из строя гравитационный компенсатор, и корабль погрузился в невесомость.
Вот и сейчас чёрный трибун легиона Гамаюн почувствовал себя удивительно лёгким, сложив сегменты брони в строгом порядке (чтобы найти на ощупь или в полностью невменяемом состоянии) в специально для этой цели отведённый шкаф, и направился в душ.
Душ Ульвар тоже любил. На самом деле, конечно, норманн любил море — обжигающе-холодное, седое, под пуховым одеялом облаков, в окружении могучих угрюмых скал, — но не видел его уже настолько давно, что ему самому родные фьорды казались сном. Но контрастный душ тоже дарил успокоение. Попеременно ледяные или обжигающие колючие тугие струи проливным дождём барабанили по коже, смывая с плеч усталость, а невидимые и неощутимые омега-лучи превращали короткую иллюзию отдыха в полноценный отдых для каждой мышцы и связки. И это тоже, наравне с освобождением от тяжести десантного доспеха, было маленьким новым рождением.
И бритьё сын Тора тоже неожиданно любил. Точнее, не само бритьё, а процесс прикосновения к коже холодной острой стали. Тут, наверное, можно было помянуть далёких суровых предков, возводивших холодное оружие в культ: бриться норманн предпочитал идеально заточенным ножом, и последний порез в процессе получил лет тридцать назад, когда его за этим занятием застала внезапная атака флота Альянса. Тогда получивший попадание корабль тряхнуло так, что гравитационные компенсаторы не справились.
Вот что мужчина не любил, так это парадную форму. К покрою и удобству претензий не было, был большой вопрос к цветам. За долгие, бесконечные годы войны Ульвар сын Тора успел возненавидеть эти три чистых, бескомпромиссных цвета Империи Терры — белый, алый и чёрный. Цвет титанида, цвет крови и цвет гари. А раньше, помнится, ему очень нравились все три, именно этой самой чистотой и прямолинейностью. Раньше эти цвета имели другое знаечени; чёрный — цвет земли, белый — цвет свободы и неба, и красный… красный, впрочем, своё значение сохранил.
