Пусть «Уличные хроники» печатались на желтой бумаге[6] да и вывешивались на небольших рыночных площадях, где публика знала грамоту через одного, но гравюра судебного заступника, пускай и самого желанного холостяка Гнездича, точно не стоила последующих тяжб.
— Расходитесь, господа, — громко произнес он притихшей толпе, и некоторые газетчики принялись собирать вещи.
Удовлетворившись произведенным эффектом, Кастан твердой походкой направился к крыльцу, но вдруг помедлил. Снова повернувшись к улице, он обвел нас, газетчиков, долгим взглядом, а потом вдруг уставился прямо на меня. Некоторое время мы разглядывали друг друга с безопасного расстояния, а потом судебный заступник махнул рукой, точно приглашая меня составить ему компанию. Не понимая, чего он хочет, я пару раз хлопнула ресницами.
— Вы! — определенно указал он рукой, затянутой в перчатку. — Шустро идите сюда!
Народ опешил. Впрочем, я тоже и на всякий случай ткнула пальцем себе в грудь, уточняя, не ошибся ли суним Стомма адресом.
— Разве вы приехали не за интервью?
— А?!
Даже на расстоянии мне удалось разглядеть, как брови мужчины недоуменно изогнулись. В моей голове галопом заскакали лихорадочные мысли. Соблазн получить уникальные оттиски был огромным… как и опасения оказаться разоблаченной. Очень живо вспоминалось, с каким непритворным изумлением меня, кубарем вывалившуюся из шкафа, разглядывала полуобнаженная актерка.
— Суним Стомма! Я представляю «Вести Гнездича»! — воспользовавшись моментом, завопил, как бешеный, Пиотр.
— Так вы идете? — с нетерпением в голосе подогнал меня Кастан.
— Надеюсь, суним Кравчик, вы достаточно согрели для меня свое место? — пробормотала я и, толкнув нахально встрявшего конкурента, ринулась к воротам.
Ощущая волну всеобщей ненависти, я прошмыгнула сквозь приоткрытые стражами кованые створки и нагнала судебного заступника.
— Никогда не видел столь застенчивой газетчицы, — буркнул он недовольно.
— Почему вы выбрали меня? — полюбопытствовала я.
— У вас честные глаза.
Ошалелая от происходящего горничная проводила нас в роскошный будуар, где в компании импресарио Савушки страдала театральная звезда. В комнате тяжело пахло розовым благовонием и старой пудрой. Осторожно отодвигая пальцем закрытые портьеры, усач в желтом камзоле, делавшем его похожим на пузатую канарейку, украдкой подглядывал за толпой на улице.
При нашем появлении Жулита вскрикнула:
— Кастан, спасите мою жизнь!
Она явно переигрывала и выглядела до нелепости больной, но сунима Стомму, похоже, совершенно не волновало поведение клиентов, пока они платили золотые. Он был абсолютно непроницаем к наигранным слезам.
— Слышал, что они прислали письмо с просьбой не приезжать на вечерний спектакль? — Он плеснул из графина в стакан воды и заменил бокал с алкоголем в руках актерки.
— Они посмели дать мне от ворот поворот! — Жулита сделала пару больших глотков, даже не осознав, что пьет простую воду. — Представляете? Им не понравилось, что я невинно беседовала с поклонником своего таланта в гримерной комнате. Сказали, что это непристойно!
Конечно, невинно… Я едва слышно хмыкнула, чем невольно привлекла к себе всеобщее внимание.
— Помощница иллюзиониста? — нахмурилась Жулита.
В комнате наступила настороженная тишина. Я оцепенела.
Актерка поднялась и приблизилась ко мне. От нее сильно пахло алкоголем.
— Это ведь ты вчера выпала из волшебного шкафа?
Я покосилась на Кастана Стомму. На лице того мелькнуло такое выражение, будто он раз и навсегда решил, что у его знаменитой клиентки от распутства съехала крыша.
— Газетчица Войнич, — не растерялась я и ловким жестом сунула под нос девице личную карточку. — «Уличные хроники». Суним Сто…
— Ты притащил сюда одну из них?! — взвизгнула театральная звезда и указала пальцем в зашторенное окно.
— Вы же хотите вернуться на подмостки? — спокойно уточнил судебный заступник.
Прима переглянулась с импресарио и неуверенно кивнула.
— Нима Войнич — ваш пропуск обратно в театр. Расскажите городу о том, какое ужасное недоразумение произошло вчера вечером, а милая Катарина поможет людям узнать о нем, — предложил Кастан.
Последовала очередная пауза.
— Дорогуша, слова твоего судебного заступника кажутся логичными… — попытался вставить осторожное слово Савушка и нервическим жестом обтер рот.
— Заткнись ты! — Жулита махнула рукой. — Я думаю!
Она действительно напряженно думала и грызла ноготь.
— Но ведь «Уличные хроники» даже у центральных ворот не вывешивают, — после долгого молчания изрекла актерка.
— Зато на рыночных площадях нас просто обожают, — вставила я, вытаскивая из сумки видавший виды гравират. — Откройте шторы и поверните кресло к свету.
Импресарио немедленно рванул портьеры, позволяя солнечным лучам ворваться в душное полутемное царство.
— Почему мне эта штука кажется такой знакомой? — пробормотала актерка и, плюхнувшись в кресло, приняла образ оболганной невинности…
Когда интервью закончилось, я проверила пластинки с гравировкой на свет. Оттиски получились отличные, четкие, крупные, хоть сейчас вывешивай портреты раскаявшейся Жулиты на новостные щиты. Во время интервью она плакала с такой искренностью, что вызвала бы сочувствие даже у столетнего сухаря.
— «Молнию» и колонку выпустят завтра утром, — объявила я, убирая пластины в деревянный ящичек.
Актерка слабо махнула рукой.
— Если вы закончили, то я отвезу вас в контору, — предложил Кастан Стомма.
— Я лучше своим ходом.
Становилось не по себе от мысли, что проницательный судебный заступник сложил воедино комбинацию из газетчицы с честными глазами, волшебного шкафа и утреннего скандала.
— Я отвезу вас. — Мы на мгновение встретились глазами, и стало ясно, что он действительно хотел бы задать пару неприятных вопросов.
— Ну, раз нам по пути… — вынужденно согласилась я.
У Кастана Стоммы оказалась самая удобная карета, в какой мне приходилось ездить за всю сознательную жизнь, с мягкими кожаными сиденьями и потолком, затянутым натуральной замшей. Она не билась по брусчатке в предсмертных конвульсиях, подобно наемным кебам, а мягко покачивалась на рессорах. Выезжая со двора, я немного отодвинула кожаную занавеску и глянула на газетчиков, провожавших экипаж недобрыми взглядами.
— Катарина Войнич, газетный лист «Уличные хроники», — произнес Кастан, привлекая мое внимание.
