Но его глаза не были человеческими, как и не была душа.
— Ведь ты не планировал ничего этого, — тихо прошептала я, наблюдая, как его жуткие глаза всматриваются во тьму леса, словно он мог видеть далеко вперед, понимая, что они начинают светиться в темноте, как бывает у хищников. — Не собирался оставлять меня в живых, и уж тем более оставлять себе. А теперь ты злишься сам на себя за это и не знаешь, что делать дальше…
— Не знаю! — рявкнул он так резко и с чувством, что я сжалась по инерции, даже если он не шелохнулся и не сжал пальцев сильнее, только пошел вперед еще более стремительно, словно снег по самые бедра не доставлял ему никаких хлопот и не сдерживал своими навязчивыми рыхлыми объятьями.
Он сжал губы, отчего линия его подбородка стала еще более упрямой и прямой, помолчав какое-то время, и неожиданно добавляя тише и уже спокойнее:
— Я ничего не планировал и не знаю, что будет дальше. Я знаю только одно — я хочу, чтобы ты жила.
Больше я не пыталась говорить, снова погружаясь в удушливую вязкую боль. Ощущая только ее одну и больше ничего, казалось, что низ живота просто вырвали из меня, оставив только эти пульсирующие разряды, от которых на теле выступал холодный пот.
А еще болела шея. Там, где он укусил меня, разгрызая кожу и оставляя липкие следы крови.
— Если бы ты не побежала, все могло бы быть иначе, — добавил он хмуро, и впервые опуская густые темные ресницы, чтобы посмотреть на меня с некоторым укором, и чем-то еще, запрятанным так глубоко в черном зрачке, что мне вероятней всего просто показалось, ибо звери не испытывают ни жалости, ни печали, ни уж тем более сожаления о том, что так манило их, разжигая то пламя, о которое я так сильно обожглась.
— Хочешь сказать, что отпустил бы меня? — хоть и тихо, но язвительно поинтересовалась я, наблюдая сквозь ресницы, как он снова перевел взгляд вперед, покачав головой:
— Нет. Но все могло бы быть по-другому.
Я не верила ему. Ни капли.
— Если бы не испугал, я бы не побежала! — буркнула я, не удержавшись и снова видя, как он поджал губы, явно начиная опять злиться.
— Тебя предупреждали, что нельзя бежать, когда я рядом! И сделали это не зря!!! — рявкнул монстр и снова даже в этой мгле было отчетливо видно, как полыхнули его глаза и зрачок увеличился, говоря о том, что беда близко и мне стоило бы благоразумно промолчать…но я не могла.
— Не стоит пытаться оправдать свои поступки этим! Ты просто хотел получить себе наложницу! Бесправную рабыню!
— Ты — моя жена! — зарычал монстр еще громче, в этот момент сжимая руки сильнее, отчего я затаила дыхание, понимая, что в его силах просто переломать мне все кости или задушить за долю секунды.
А еще понимая и то, что веду себя по меньшей мере глупо, а если говорить на чистоту — сама напрашиваюсь всеми силами на большие неприятности, еще не успев прийти в себя от первого опыта.
Не нужно было строить догадок в отношении этого типа! И так было ясно, что он прямой, словно дитя, но упрямый и злобный, достаточно было одного слова, чтобы пугающий огонь в его глазах загорелся, обещая большую беду для всего живого.
Нужно было прикусить язык, обдумывать что делать дальше, и как можно выбраться из этой ситуации, но и поддаваться ему я не собиралась!
Он зря надеялся на то, что сможет сделать меня ручной и покорной своей силой и страхом перед ним! Я все-таки была не просто избалованной княжной, а еще и дочерью своего смелого и отважного отца, который за всю свою долгую и полную войн жизнь, не склонил головы не перед кем!
— Никогда не стану ею! — хоть и тихо, но твердо и упрямо прошептала я, слыша, как монстр хмыкнул воодушевленно, ответив:
— Ты УЖЕ моя!
Даже если я не поверила, по коже снова прошла дрожь и холодок далекой паники, пока я пыталась успокоить себя и заверить в том, что раз не было никакого обряда и свидетелей, то и статуса жены быть никак не могло.
— Я пометил тебя. Теперь ты моя и все узнают это, если увидят.
Я растерянно клацнула зубами от неожиданности, явно не ожидая услышать ничего подобного, но внутри стало тяжело и неспокойно, оттого что теперь закрались большие сомнения в моей правоте и уверенности.
Что именно во мне изменилось? Что могло стать страшной меткой зверя?..
Нет, лучше молчать и знать как можно меньше!
А лучше и вовсе не разговаривать с этим убийцей и насильником!
Твердо решив это, я замолчала, снова сосредоточившись лишь на собственной боли.
И монстр замолчал, продолжая свой путь и не выпуская из рук, словно не уставал и совершенно не чувствовал холода.
Скоро он остановился, и поменял направление движения, когда я поняла, что этот самый охотничий домик все-таки нашелся.
Вот только едва ли эта полуразрушенная лачуга могла называться домом.
Очевидно, что в нее не ступала нога человека уже не один десяток лет, а еще она была настолько крошечной, что если бы я встала на ноги, то мы бы не могли поместиться вдвоем.
Здесь было так же холодно, как и на улице, и из мебели была всего лишь сколоченная из досок лежанка, но еще была печка и какой-то закопченный котелок, одиноко висевший на гвозде.
Монстру было здесь куда тяжелее, чем мне, потому что с его огромным ростом он просто не помещался, и был вынужден передвигаться под низкой крышей согнувшись чуть ли не пополам.
Странно, что он молчал, не злился и не пытался разнести это место в клочья, аккуратно положив меня на грубо сколоченную лежанку, и тихо проговорил, окинув быстрым взглядом то, как я моментально сжалась от холода, оставшись без его окутывающего жара:
— Растоплю печь. Скоро будет тепло.
Я даже фыркнуть не смогла оттого, что губы задрожали от пронизывающего холода, хотя всем своим видом хотелось показать, что мне плевать и на него и на печь, судорожно пытаясь обхватить себя руками в поисках тепла, потому что верхнее платье хоть и было тяжелым и теплым, но без шкур сверху и шубы мало согревало.
Боль не отпускала, тут же откликаясь на любое движение тела, я не смогла даже повернуться на бок, глухо застонав и ощутив скорее кожей, что монстр резко обернулся, смерив меня своими глазищами, и так же резко и поспешно вышел, к счастью, не пытаясь приблизиться или что-нибудь сказать.
Закрыв устало глаза, я пыталась даже дышать как можно медленнее и осторожнее, чтобы только не шевелиться, впервые оставшись одна и окунувшись в безнадежность и душевную боль такой силы, что слезы тут же потекли из глаз, стекая холодными струйками по вискам.
Жизнь была разрушена и уничтожена.
Моя семья была не просто мертва, а зверски убита самым страшным образом, а ведь еще этим утром ничего не предвещало беды, и я спокойно и счастливо жила в своем большом красивом доме, окруженная теплом и любовью.
Это невозможно было принять.
С этим невозможно было смириться.
Если бы мы только могли представить, что придет ОН, то смогли бы спастись?
Смогли бы обнявшись сказать друг другу все то, что было в душе? О том, как сильно я любила своих родителей и брата, и как была им благодарна за все то тепло и заботу, которыми они меня окружали с рождения.
Я говорила им это сейчас. Рыдая в душе. Мысленно обращаясь к тем, кто уже был на небесах.
Я обнимала их призрачные фигуры, видя горькие слезы на глазах и пытаясь убедить, что я найду способ сбежать от этого изверга и отомщу ему за все то зло, что он причинил нам.
Рано или поздно, я сделаю все это!
Я притворюсь покладистой и смиренной, чтобы восстановить свои силы и узнать его слабые места, чтобы ударить в один прекрасный день и вернуть ему всю ту боль и смерть, которые они принес в мою жизнь своим нежданным появлением.
Я не открывала глаз, даже когда услышала, что монстр вернулся, зашуршав ветками, которые он легко ломал, чтобы наполнить печь и развести огонь.
Я не хотела видеть его, не хотела снова окунаться в ту кричащую безнадежность, в которой не было ничего кроме боли, опустошенности и хрупкой веры в собственное спасение.
