хозяйством, чем в огороде самой ручками белыми сорняки драть? Не придумывайте, госпожа Любава! И мыслей дурных в голове не держите, при вашем-то скромном состоянии такое замужество, как благословение Божье, – она «перекрестилась» на местный манер и потом, смягчившись, осенила этим знаком и меня. – Ступайте-ка вы спать, госпожа баронесса. Оно ведь точно говорят, что перед свадьбой все невесты волнуются! Ну так вы о дурном не думайте, и все у вас и сладится!
С Норой я на такие темы даже не пыталась разговаривать. Пусть она часть жизни и прожила в городе, но в целом была обычной крестьянкой. Вряд ли ее мнение как-то отличалось от Лестиного. Я просто постаралась больше никому не показывать раздражение, которое у меня вызывали мысли об этом браке.
Прошло больше месяца с момента возвращения, когда староста, в очередной раз собираясь в город, заехал за Лестой. В этот раз из погреба мы достали остаточки: несколько вязанок чеснока отличной сохранности, еще одну бочку огурцов: когда поняли, что уже не съедим сами. Немного подумав я добавила два мешка картошки и корзину капусты, а также по корзине яблок и зимних груш: за них должны были хорошо заплатить. Кочаны были не слишком крупные, но очень крепкие, плотные и отличной сохранности.
Прон, упаковывая наше добро и заботливо прикрывая его слоем соломы, чтобы не промерзло в дороге, сказал:
-- Ить об эту зиму последний раз катаемся. Недели через две уже можно и оттепели ждать, а там и дорога раскиснет. Дальше – только в объезд.
– Посмотрим, Прон. Может быть в этом году дорога так сильно и не будет раскисать: все же за осень часть воды слиться успела. Конечно, там тоже могут быть роднички небольшие, но все же, я надеюсь, что осенью так и будем по прямой ездить.
– Ваши бы слова, да Господу Богу в уши! – недоверчиво сказал Прон.
Отправив Лесту в город, я решила перенести занятие с Элли на после обеда: слишком уж хороша была погода с легким морозцем и розоватым зимним солнцем. Лучше мы с ней сейчас погуляем, пока нет ветра.
Я была права, что поторопилась с прогулкой: уже после завтрака, когда мы вышли, поднялся легкий ветерок, пока еще не слишком противный. Мы несколько раз скатились с Элли с горки, и вдруг раскрасневшаяся и румяная малышка замерла к чему-то прислушиваясь.
В Энкерте была пушка, которая стреляла ровно в полдень три раза. В хорошую погоду тихий звук выстрела долетал и до нас. Правда, больше это было похоже на тот хлопок, с которым пробка вылетает из бутылки шампанского. Но сейчас, во-первых, до двенадцати было еще далеко. А во-вторых, эти хлопки шли один за другим с какой-то пугающей частотой.
– Любава, что-то случилось? – девочка была не на шутку встревожена.
– Нет, малышка. С чего ты взяла? – я легкомысленно пожала плечами и попыталась усадить ее на деревянную дощечку, на которой мы катались, но малышка вывернулась и возразила:
-- Нет-нет, Любавушка... ты послушай сама!
Хлопки между тем все еще продолжались, а Элли, испуганно подняв на меня глаза, спросила:
-- А если война будет, то что…?
-- Элли, ну что за глупости! Какая война, с чего ты взяла?
-- На кухне старая Олица рассказывала, что если нападают на замок, то крестьянам сигнал подают из пушки. Стреляют много-много раз, чтобы они спрятаться успели и скотину увести.
Слова малышки испугали меня. Таких вещей я просто не знала. И не знала, правду ли сейчас говорила Элли или это местная страшилка для детей. Поняв, что прогулка безвозвратно испорчена, я увела ее домой. Там, у Норы, уточнила: правда ли?
-- Если нападение, то стреляют! -- подтвердила нянька. – А много ли выстрелов было?
-- Я насчитала двенадцать или тринадцать. Но могла и сбиться.
-- Ежли немножко попалили, то это и не страшно, – ободрила меня Нора. – Это, может быть, кто-то сильно важный к герцогу в гости приехал. Салют такой дают в честь гостей. Ежли у правителя ребенок народился новый, тоже могут пострелять. А если бы нападение было, то стреляли бы не так часто, но сильно дольше, чтобы даже в дальних деревнях узнать успели, что неладное творится. Так что вы, госпожа, не беспокойтесь.
Новости мы узнали только к полудню следующего дня, когда из Энкерта вернулся маленький обоз, и Леста попала домой. Мешочек с деньгами в этот раз был поменьше, зато монет больше серебряных: яблоки и груши в конце зимы – дорогое удовольствие. Сама же новость показалась мне ужасной:
-- Мы еще доехать не успели, как эта самая пальба поднялась! Прон с Матео даже заспорили, не стоит ли телеги от греха домой повернуть. Только пушки быстро отстрелялись. Ну, староста и успокоился, а как в город-то въехали, там уже все знали.
Умерла графиня Бетрина фон Клеманс, мать герцога. Это в ее честь палили пушки.
-- … сказывают, простыла она сильно и чуть не неделю в горячке лежала. Герцог лучших врачей собрал, ан и они не помогли. В замок в этот раз мы соваться не стали. Туда на похороны высокородные съезжались, охраны чужой полно. Так я уж и не рискнула. Ну, народу в городе много, так мы и на рынке неплохо расторговались.
-- Когда будут хоронить графиню? – я подумала о том, что мне стоит проводить эту женщину в последний путь.
-- Так, госпожа Любава, пушка-то и стреляла, когда хоронили. А ежели вам за графиню беспокойно, так можно в храм съездить и заупокойную заказать. Глядишь, у вас на душе и полегчает. Так я и сделала. Мне было искренне жаль эту спокойную и приятную женщину, потому в ближайшие дни я съездила в соседнее село и заказала заупокойную службу по ней. Пусть я агностик, но она-то, безусловно, была верующей.
***
Последний месяц зимы я доживала в каком-то тоскливом состоянии духа. Брак с бароном день ото дня становится
