могли себе этого позволить – а на новое платье. Но пока вместо благодарности мне хотелось просто заехать ему в морду. Хорошо, что наша последняя и, надеюсь, единственная встреча состоялась прежде, чем я узнала, как он обошелся с моей матерью.
Она сидела на прежнем месте. Заметила меня издалека – я почувствовала, как ее взгляд словно прикипел ко мне. И во взгляде этом мешались стыд и надежда.
– Здравствуй, мама. – Я протянула ей пирог. – Я принесла поесть.
Она не пошевельнулась.
– Не называй меня так. У такой приличной и чистенькой барышни не может быть ничего общего с нищенкой.
Я пожала плечами. Вытряхнув из сумки плащ, прихваченный ровно на этот случай – сидеть на брусчатке было уже холодно – устроилась напротив нее, точно так же, скрестив ноги.
– Тогда я буду называть тебя Маргарет.
Родерик
Он ожидал вспышки гнева, а то и вовсе, что ему укажут на дверь. И в самом деле, лицо барона побагровело, он подался вперед, но оборвал движение, не закончив. Снова откинулся на спинку кресла.
– Та девушка, Лианор Орнелас – она моя дочь?
Не было смысла спрашивать, как он догадался. Интерес самого Родерика к Нори был очевиден еще с прошлого раза.
– Да.
– Расскажите о ней. Я заметил характер. Что еще? Какая она?
«Не верю, что в этом сморчке проснулась совесть», – пробурчал Сайфер.
«Конечно, нет».
Родерику на миг показалось, что он слышит как щелкают костяшки счетов в голове барона. Наверняка тот еще после предыдущей их встречи попытался разузнать, кто такой господин Корбетт, подложивший его сыну такую знатную свинью. Правду едва ли раскопал, но достаточно и второго поступления в университет, чтобы понять – у этого господина есть деньги. И амбиции – в понимании большинства – иначе не становился бы старостой второй раз. Хотя сам Родерик не рассматривал эту должность ни как привилегию, ни как повинность, скорее как долг, от которого не привык увиливать.
Еще у него есть связи и голова на плечах. И с чего бы такой господин заинтересовался простолюдинкой? Не поленился вытащить ее из тюрьмы. В одной ли похоти дело?
– Она студентка первого курса боевого факультета.
А может, заставить барона признать Лианор и удочерить официально?
«Вот еще, породниться с этой семейкой! Да у меня хвост облезет от возмущения!»
«Согласен».
В глазах света женитьба наследника – а Родерик понял, что и от этого долга увиливать не станет – на баронессе немногим лучше, чем на простолюдинке. Вот если бы он стал императором, не успев жениться, и объявил отбор, как отец, или пережил первую жену и объявил отбор, как многие другие… Впрочем, и тогда многие шипели, что император мог бы и получше выбрать. И сейчас будут шипеть: во многих знатных семьях дочери на выданье, породниться с императорской семьей мечтают многие.
И уж точно Вернон недостоин такой чести.
– Это я знаю, – согласился барон не с его мыслями, но со словами. – И про грант Бенедикт рассказывал.
Родерик не стал спрашивать, верит ли он по-прежнему, будто Лианор вешалась на его сына.
– Умна и прилежна, – сказал он. – Не отстает от остальных, несмотря на понятный недостаток образования.
«А еще храбрая. И добрая. И я ей нравлюсь».
«Это, конечно, самое главное».
– На хорошем счету у преподавателей.
И снова Родерик словно услышал, как щелкают счеты в голове барона. Бенедикт не оправдал его ожиданий. Наследника, опоры в старости из него не выйдет, это очевидно, а старость – вот она, совсем рядом. Вернон-старший подходил сыну скорее в деды, нежели в отцы. Сын ни на что не годен, так может, стоит приглядеться к дочери? Даже если немногим лучше Бенедикта, можно дать ей хорошее приданое и выдать замуж за кого-нибудь толкового.
«Нори наша!»
«Наша. Но Вернону об этом знать необязательно».
«Обязательно! Надумал тоже – просватать!»
«Это я предположил. Могу ошибаться».
«Нет».
Родерик и сам знал, что не ошибся. Он шел сюда, готовясь к долгому утомительному разговору – тем более, что никаких способов заставить барона помочь дочери у него не было. Но сейчас в эмоциях хозяина дома появилось что-то, очень похожее на предвкушение. И надежду. Вдруг от девчонки в самом деле толку будет больше, чем от сына?
«Если он решит ее удочерить, я откушу ему голову! Хорошо устроился: сперва не его, а как выросла умница и красавица, так сразу его».
«Нори сама ему голову открутит. Не волнуйся. Барон не будет торопиться. Присмотрится. Потом попытается приручить. А потом поздно будет».
А ведь, кроме отца, у Нори есть еще и мать. И если от такой родни как барон, еще удастся увильнуть, то от матери она не откажется.
«Можно подумать, твой дед по матери был таким уж подарком, – фыркнул Сайфер. – Мэгги хотя бы жизнь потрепала, а тот сам себя в могилу свел».
Родерик не знал дедов. Один погиб, защищая свою землю от изначальных тварей. Второй – узнав, что дочь стала победительницей отбора, напился так, что не проснулся. А до того успел пропить все состояние семьи и приданое жены и дочери, не просто же так ей пришлось закладывать драгоценности, которые она чудом сумела утаить.
Император знал, что представляет собой его будущий тесть, но его это не смутило.
«Что ты будешь за правитель, если с тещей не справишься».
«Я тебе сам хвост оторву», – ругнулся Родерик. Скажет тоже, теща.
«Руки коротки».
– Возможно, в этой девушке и в самом деле моя кровь, – задумчиво произнес барон.
«Кровь, ха! Ложка семени! – рыкнул Сайфер, и Родерик едва удержал невозмутимое лицо. – Вот в угловатом – точно его кровь. Такой же… тьфу!»
– И все же, как неловко получилось… – покачал головой Вернон, и Родерик поверил бы его сокрушенному виду, если бы Сайфер не передал ему эмоции барона. Отголоски, но и этого хватило. Ни намека на раскаяние, ни капли сожаления. Азарт, как перед карточной партией.
– Я по-прежнему не уверен, что эта девушка моя дочь, и пока не уверюсь, не хотел бы, чтобы Бенедикт или моя супруга узнали о ее существовании. О том, кто она, – поправил себя барон. – Сколько будет стоить ваше молчание, господин Корбетт?
Он вдруг переменился в лице, отшатнулся, вжавшись в спинку кресла.
«Сайфер!!!»
«Выпусти меня! Этот гад решил, что нас можно купить!»
Родерик заставил себя медленно выдохнуть, украдкой глянул на ручки кресла, обзаведшиеся свежими царапинами. Сотворил заклинание, стирая их.
Губы барона тряслись, кожа посерела.
– Вы не поняли, – мягко произнес Родерик. – Не мне вы задолжали за восемнадцать лет.
– Понял, –
