— До Грозового поместья, — твердо сказала я. — Он должен отлежаться. Когда придет в себя, поедем домой.
На том и остановились, но я волновалась, как ребята пойдут по сугробам с подобной трудной ношей. С другой стороны, у нас в поместье был Дэр с целительными молниями, зелья Бэйта и общая дружеская атмосфера. Марк очнется, я была в этом уверена! А когда он придет в себя, и мне станет лучше, сердце перестанет ухать, словно встревоженный филин, тогда уже обсудим случившееся и решим, был ли толк в подобном рисковом путешествии…
Лео позвали вниз — разговаривать. Любопытные Магици обожали слушать, а парень был рад выговориться. Он отнесся к объединению с радостным пониманием, и не был напряжен или напуган. Я, конечно, осталась с супругом.
Марк не ел, но понемногу пил и порой хмурился или посапывал. Я не раз ухаживала за больными и удивилась, что любимый не нуждается в обычных ежедневных процедурах, необходимых больному человеку. Он словно замедлял все силы своего организма, и спал, спал, спал. Словно медведь в берлоге — теплый, удобно устроившийся, ждущий весну. Сердце его билось ровно, дыхание было глубоким, а рана зажила. На её месте остался небольшой след, и мне каждый раз было больно на него смотреть. Так прошло две недели, и морозы усилились. Обычно, когда ледяной воздух съедал горло, светило солнце, но все эти дни небо оставалось серым.
У Мэй вырос огромный живот, она поправилась, однако полнота была естественной и не чрезмерной. Девушка передвигалась с трудом, но не жаловалась. Большую часть времени она отдыхала, ела или медленно прохаживалась по балкону. Её снова начало подташнивать, и девушка плохо спала. Помогали только молнии Дэра и его умелый нежный массаж. Любимый, что тут скажешь? Он был готов расшибиться, но сделать все, о чем супруга просит, однако Мэй оставалась неприхотливой. Она не требовала изысканных блюд и редко когда говорила о боли, хотя было видно — иногда прихватывает весьма чувствительно.
Порой её чувства давали сбой. Например, однажды утром она заявила, что у ребенка четыре руки и по меньшей мере четыре ноги.
— Он пинается и хватается в нескольких местах одновременно! Тот тут пятка, то там, а потом третья!.. у младенцев разве бывает три пятки одновременно?!
Как ни хотели мама и Дэр удержать это в тайне, а пришлось сказать, что Мэй носит двойню. Неудивительно, что она предпочитала вовсе не пользоваться лестницей, и Дэр носил супругу на руках, картинно ахая и посмеиваясь.
Лео и остальные Солнечные оставались в поместье, желая вернуться домой вместе с Марком. Колэй рассказал, что холода пришли внезапно, и красная земля сильно пострадала.
— Думаем, как бы не случилось многодневной ледяной пурги, — сказал он. — Готовимся к худшему. Но раз вы снова с нами — переживем и эту боль.
Всё как всегда: суровая строгость, а потом теплота. Я была бесконечно рада оказаться дома, хотя Атра и страдала. Но главным для меня оставался любимый.
Я каждый вечер читала ему, стараясь, чтобы повествование было веселым и увлекательным. В выборе книг помогал Бирн, который наизусть знал всю огромную коллекцию Магици. Я даже описывала Марку картинки, помня, что он любит смотреть гравюры и затейливые шрифты. Я целовала его постоянно, причесывала и умывала. Иногда мне казалось, что он вот-вот что-то скажет, пошевелится, улыбнется… Но дни тянулись, а состояние Солнечного оставалось неизменным.
Я ждала его нетерпеливо, считала часы. Знала, что он очнется, скажет «привет», усмехнется. И ходила туда-сюда по комнате, никому не разрешая сменить себя на этом беспокойном дежурстве. Конечно, все навещали Солнечного, чаще всего — Лео и Дэр. Приходил Колэй, Бэйт приносил зелья, Бирн таскал книги. Мэй тоже заходила, припоминала мужчине свадьбу, и мы каждый раз смеялись, представляя Марка злодеем. Время шло. Тепло нарастало. Я жила надеждой и училась терпению.
И вот однажды под вечер, вернувшись с ужина, обнаружила Марка спящим на боку. До этого он все время лежал на спине и не шевелился. Я тотчас оставила тарелки, принесенные на всякий случай, и легла рядом, ласково поглаживая его волосы.
— Здравствуй! Значит, тебе лучше? — Сопение в ответ. — Поставлю еду поближе, вдруг запах разбудит? — Марк едва заметно свел брови. — Не надо? Ну ладно. А я книгу новую принесла из библиотеки. На ночь почитаю обязательно, Бэйт сказал, что интересная.
Я склонилась и поцеловала его в лоб, потом в щеки, в кончик носа и в губы.
— Без тебя печально, Марк. Я бы тоже заснула рядышком, постучалась в твои сны. Если пустишь — приду. Могу прямо сейчас.
— М, — вдруг отозвался мужчина, и я замерла, не дыша.
Ждала, кусая губы, а сердце стучало так, что, казалось, его на всю комнату слышно. Ничего. Больше он не издал ни звука. Расстроенная, я снова поцеловала супруга в губы, погладила по груди, где совсем недавно сидела смерть, но теперь как и прежде билось живое сердце.
— М, — повторил Марк, и губы его дрогнули. Не знаю, поняла ли я правильно, но коснулась теплых губ в третий раз, и ощутила, как он едва ощутимо ответил.
— М?
— М, — тихонько кивнул он.
— М! — радостно отозвалась я, и Марк слабо, едва слышно рассмеялся.
— Мало.
— А сил много?
— Неа.
— Значит, я не буду забирать у тебя дыхание.
Но сама обхватила, сдавила, всхлипнула. Принялась поспешно гладить, целовать повсюду, где губы доставали, нежно щекотать и вдыхать приятный, сухой запах.
— Ну почему всегда тебе достается, а? Почему не мне? Не говори! Неправда! Подумаешь, разбитый нос! Меня-то никто убить не пытался, в сердце стрелы не метал! Да, чуть с ума не сошла. Думала, ты так до конца зимы и проспишь. Не надо было закрывать! Знаю, я бы сама закрыла. Да, в Грозовом поместье. Твои ребята такой шум подняли, когда я им про Лео сказала! Наверное, теперь каждый день праздновать будут. Нет, ты не подумай… Тебе они тоже радовались. Но больше переживали. По несколько раз на день в дверь стучатся, спрашивают, как дела. И приходят тоже, теплом делятся. А Дэр молниями рану лечил, у тебя там теперь почти ничего нет…
Марк поднял руку и закрыл мне рот.
— Твои… губы… Должны… быть… — он тяжело вздохнул. — В другом… месте.
— Когда это ты научился приказывать? — весело возмутилась я. — Хочешь, чтобы я тебя поцеловала?
— Просто… рядом… чтобы… дышать, — отозвался он. Выдохнул, устало прикрыл глаза. — Я — развалина.
Я положила голову ему на грудь, уткнулась носом в волосы за ухом, и Марк закрыл глаза.
— Спасибо, малышка.
Я боялась пошевелиться, чтобы ненароком не отогнать удачу. Колэй, Дэр и Бэйт в один голос говорили, что Солнечный может пролежать в своем странном полусне долгие месяцы. Но Марк вернулся. Ко мне. И это создавало то самое счастье, ради которого стоит жить.
Ночью случилось еще одно чудо: упрямец встал и без моей помощи (потому как я мирно спала) дошел до ванной, чтобы потом доковылять и обратно. Когда он плюхнулся на постель плашмя, я тотчас проснулась и, поняв, что произошло, принялась ругаться.
— А позвать? А разбудить?!
— Малышка, я ещё не рассохся. Видишь вот, даже говорить не так тяжело, как прежде. У нас, случайно… уф… покушать ничего не найдется?
Я, конечно, припасла кушаний на такой случай, и выскочила из-под одеяла, чтобы их принести. Однако Марку пришлось помогать, неожиданная нагрузка превратила его в кисель. К тому же он дрожал, и я зажгла ещё светлячков. Немного поев, он откинулся на подушках и прикрыл глаза.
— Ужас.
— Ты скоро восстановишь силы, — прошептала я.
Марк тяжело приподнялся и поглядел на меня.
— Испугалась, малышка?
В носу защипало.
— Если бы не тот бог, не Атра…
— Если бы не ты, — сказал мужчина. — Дело в тебе. Я все видел, Габ, и все чувствовал даже в замершем времени. Поверь, главный ингредиент не земля или волшебные слюни.
— Ты сказал… кхм… — прошептала я. — Сказал тогда…
— Я знаю. Что люблю тебя. Это правда. Оказывается, произнести два простых слова куда сложнее, чем просто чувствовать. Хорошо, если бы я мог доказать это.
