Дэниел смотрел на приоткрытые лепестки губ Джессики и чувствовал, как его влечет к ним, влечет с такой силой, что он даже если бы и хотел воспротивиться, то не смог бы. Волна невероятного желания захлестнула его сознание, заставила подняться на ноги и приблизиться к лицу спящей девушки. Взгляд Дэниела, будто кандалами был прикован к этим изумительным, призывно вздрагивающим и лишающим воли, райским юным устам, обещающим рай на земле, сладчайший мед на губах и немыслимую радость единения. Дэниел приблизил голову к голове Джессики и сглотнул. Он чувствовал, как подрагивают лапы, готовые в любой миг изменить ему с земным притяжением, ощущал учащенное биение его маленького сердечка и... и сладкую истому, изнывающее желание ощутить на губах вкус этих лепестков роз, нежных как теплый воздух и чувственных как душа, изнывающая от страсти.
Дэниел ощутил усами слабое дуновение ветерка, исходящее из ноздрей девушки. Еще мгновение и его едва заметные тонкие полоски кошачьих губ коснутся вожделенного. Дэниел затаил дыхание, закрыл глаза. Сердце затрепетало маленькой птичкой пойманной в силки. Еще немного и желание сбудется, сознание взорвется восторженным воплем и вознесет его обладателя на небывалую высоту неземного счастья.
- Нет! - Дэниел отстранился от лица девушки и открыл глаза. - Нет! Я не могу это сделать! Не могу!! Я всего лишь кот, жалкий и недостойный этого совершенного существа кот.
Дэниел спрыгнул на пол. Лапы не выдержали эмоционального напряжения, подогнулись и кошачье тело распростерлось на мягком, словно шелк, ковре у кровати Джессики.
- Я не могу, - Дэниел ощутил влагу на глазах. Взгляд его пронзил темноту комнаты и упал на картину на стене, на которой восход солнца озолотил голубую лагуну с изумрудной водой на неизвестном тропическом острове. - Я не хочу осквернить этот благоухайщий бутон своими противными кошачьими губами. Она для другого, а мне только и остается, что смотреть на ее совершенство, не смея мечтать о большем, да изредка чувствовать тепло ее тела, когда она пожелает взять меня к себе в кровать... Как больно... Будто некто неимеющий никакого понятия о жалости острыми когтями разрывает твою душу... На миллионы кусочков, кусочков настолько маленьких, что даже песчинка по сравнению с ними кажется гигантом... Зачем только я вернулся к людям? Страдать? Страдать так, как не страдал даже в Грампианских горах?... Надо вернуться туда... И забыть... Нет! Я никогда не смогу ее забыть... Не смогу... Я сойду с ума от одиночества, украшеного мыслями о ней... Зачем только я увидел ее? Зачем она позволила мне ощутить нежность ее кожи?... Увидеть красоту ее глаз... Очарование улыбки... Проклятье... Будто и того что свалилось на меня не хватало... Заснуть... Забыться и... и не проснуться... Лучше бы я умер в Грампианских горах, тогда бы ничего этого не было бы... Не было бы... Ни душевных мук настоящего... Ни страданий будущего... Не было бы Джессики... принцессы... Проклятье... Наваждение... Муки... Сладкие и... и ужасные... Заставляющие жить и... и страдать... Я хочу ее видеть... хотя бы видеть... ее лицо... губы... глаза... видеть, - Дэниел поднялся, запрыгнул на кровать и устремил взгляд на спящую Джессику. Девушка лежала на боку, по плечи завернувшись в одеяло. Тонкие лямки ночнушки скорее уродовали ее красивые тонкие плечи, чем украшали. Одна рука девушки забралась под подушку, будто пряталась от окружающего мира, вторая же лежала рядом с подушкой. Дэниел приблизился к Джессике и коснулся губами ее руки. Ноздри затрепетали, вдыхая аромат ее тела.
- Если не могу ощутить вкус ее губ, тогда удовлетворюсь нежностью кожи ее рук, - Дэниел лег на кровать и прижался телом к руке девушки. - Удовлетворюсь созерцанием красоты ее лица, совершенства ее тела. Большего мне не надо. Только видеть ее и знать, что она счастлива... Только видеть ее... Быть рядом с ней... Большего мне не надо... Не надо, - Дэниел извернулся, снова прикоснулся губами к руке Джессики, закрыл глаза и тихо вздохнул. - Если любовь - светлое чувство, тогда почему тот кто любит испытывает боль? Может любовь светла только тогда, когда она взаимна? Тогда если она не взаимна, становится темным чувством. Но тогда это и не любовь совсем. А может любви не существует? Может она не более чем иллюзия? Тогда что испытываю я, если не любовь? Не знаю. Я всего лишь жалкий кот, позволивший себе замахнуться на то, что свойственно только людям. Жалкий, глупый кот. Вот и расплачивайся за глупость, - Дэниел удобнее углегся на кровати и снова вздохнул. - Пошло все к черту... Сон, если ты не придешь в считанные секунды, я выберусь на улицу, залезу на крышу и начну горланить кошачьи песни. Как самый настоящий кот. Если и играть свою роль, то играть ее следует до конца.
То ли сон решил сжалиться над Дэниелем, то ли просто испугался его угроз, но не прошло и минуты, как Дэниел уже спал, уткнувшись мордочкой в руку Джессики.
Если бы луна была более любопытной, не ограничивалась созерцанием земли с высоты, а заглядывала в окна спящих домов, то могла бы увидеть довольно таки забавные, а может даже и удивительные картины. Загляни она в эти минуты своего скучного шествия по просторам звездного неба в окно спальни Джессики Нэвил, то увидела бы следующую картину. Девушка проснулась и зевнула. Заметив лежащего рядом спящего кота, она улыбнулась, притянула его к себе, коснулась губами его шерстки и прижала к груди, после чего закрыла глаза и вскоре заснула.
Но луна не была любопытным существом. Она вообще не была живым существом, поэтому ей было несвойственно то удивительное чувство, которым наделены многие, если не все, живые существа, поэтому она продолжала неспешно брести среди океана перемигивающихся звезд, словно старуха, погруженная в невеселые мысли, навстречу рассвету, ее ежедневному безжалостному палачу. Благо луна, проходит время, и словно феникс снова воспаряет на небо, будто насмехаясь над напрасными усилиями палача. И она снова скользит по небу в окружении вассалов-звезд, бесстрастная и унылая, напрочь лишенная какого-либо любопытства.
На следующее утро Дэниел проснулся, разбуженный звуком бегущей воды. Зевнув, он потянулся и осмотрелся. Часы на ночном столике показывали: 10:22. В комнате он был один. Дэниел почувствовал, как тоска черепахой вползает в сознание. Одиночество снова расправило над ним свои черные крылья. Даже живя в семье Нэвилов, он продолжал чувствовать себя одиноким, особенно сейчас, когда его сердце пронзила стрела Амура. С улицы неслись крики птиц, но Дэниел не замечал их, погруженный в невеселые мысли.
