– Потому что именно эта процедура заставляет самку подниматься выше уровня воды. Конечно, только частично. Но, для наших целей этого вполне достаточно. В остальные дни вы не смогли бы спровоцировать её на этот шаг, какие бы усилия не предпринимали.
Джарат удовлетворённо крякнул. Обычно спокойный, сегодня капитан аж подпрыгивал от переизбытка эмоций. Его можно понять: мужик восемь лет ждал этого момента. Наверняка, одних мстительных фантазий наворотил целый воз. И вот оно перед ним. И выглядит, признаться, не слишком воодушевляюще.
Глаза бы мои не глядели на такую кикимору из такого болотища. Чую, наплачемся мы с ней. Чай, не дура: без нужды носа оттуда не высовывает. Хрен ты её там растормошишь, вызывая на бой. Гра-ара мрачно заворчала, дескать, не таким рыло чистили. Космос презрительно фыркнул. Лишь Фааф-хар не торопился с выводами да грозными посулами. Он о-очень внимательно изучал болотный край. И так же, как я, прекрасно осознавал масштабы бедствия с нашей мышиной вознёй.
– Но сегодня она вынуждена показаться, – продолжал просвещать диверсантов Тармени. – Главным же фактором является то обстоятельство, что до конца выброса яиц самка не сможет уйти обратно под воду. Она физиологически неспособна производить эту процедуру в состоянии полного погружения. И также неспособна её прервать, не нанеся значительный вред яйцам. А это, как вы понимаете, совсем уж невозможно. Поскольку регулируется особым типом врождённых программ, более сложных, чем рефлексы.
Сарг с тоской посмотрел на меня. Я послушно кивнула и отважно сунула палку в раскручивающийся маховик просвещения:
– Дорогой, как долго она будет болтаться на поверхности?
– Полагаю, пару часов, – ответил он.
И неожиданно хитренько покосился на меня разъехавшимися глазами. Я подмигнула любимому и продолжила допрос:
– А целиком она в истерике не поднимется?
– Целиком нет, – слегка удивился причудливому вопросу Тармени и пояснил: – Сила тяжести не позволит. Самка уа-туа-ке-тау в отличие от своих детей обладает гидростатическим скелетом.
– Это как?! – потребовал разъяснений Вейтел, свесившись из седла.
– То же, что у медуз, – коротко пояснила я, чтоб не развозить кашу.
– Великий, это правда, что у неё стометровые щупальца? – не унимался мой любопытный отпрыск.
– Откуда у тебя эта информация? – прямо-таки изумился супруг, перемешав на лице глаза с носом. – Максимальная длина тех щупалец, что выполняют функцию органов чувств, не превышает сорока шести метров. Таких у неё сорок четыре пары. Они организованы в два венчика, которые располагаются диаметрально относительно центра её тела. Один венчик расположен с той стороны, откуда приходят чужие для неё разумные за яйцами. Его посредством она контролирует их поведение. Второй, соответственно, с противоположной, – втолковывал бог уже непосредственно нартиям, что внимали, затаив дыхание. – Толщина этих щупалец не превышает…, – Тармени огляделся. – Да, собственно, толщины человеческого бедра. Мужского.
Космос вновь презрительно фыркнул. А Фааф-хар с сомнением качнул башкой.
– Ты прав, – насупился Тармени. – Если несколько таких щупалец захлестнут хвост, ногу или крыло, вас уже ничто не спасёт от падения. Каждое щупальце сплошные мышечные ткани. Одно-два вы порвёте. Может, и три уже не получится. А пять сразу утянут вас вниз.
Гра-ара почтительно заворковала, дескать, внимаем, учитель, разинув рот, и с полным понятием. Космос виновато воркотнул, потупив взгляд.
– Предупреждаю сразу, – совсем уж мрачно продолжил бог. – Если это случится, я немедленно уничтожу того, кто попадётся. Живым в это болото ни один из вас не упадёт.
Фааф-хар столь же мрачно рыкнул, выразив одобрение. Гра-ара только кивнула и шумно вздохнула. Инструктаж продолжался. И не только для этой троицы – создателя сейчас слышали все нартии, как бы далеко не торчали.
– Тот факт, что уа-туа-ке-тау неспособны воздействовать на психику людей и нартий, несомненно, облегчает вашу задачу. Вас, как говорит Кишагнин, не собьют на лету. Однако реакция щупалец довольно высока, чего не скажешь по их виду. А нартии далеко не так увёртливы, как, скажем, птицы. И представляют собой довольно значительную мишень.
Всё это мы перетолкли с ним во всех своих ступах под разными углами. Поэтому я мысленно испросила дозволения сгонять вниз к яйцеукладчикам. Супруг велел быть осторожной и отпустил меня оглядеться. Я покидала его с таким чувством, будто впервые увидала моего Тарменюшу с абсолютно неисследованной стороны. Смех смехом, но он реально подлинный полководец: всё знает, всё предусмотрел – не подкопаешься. Мне до него, как Гераклу до Олимпа.
Хотя лично я пальцем не пошевелю ради всех этих подвигов с мифическими гидрами, львами и мученической смертью в вонючей шкуре – меня в подземном царстве неплохо любят и за так.
Глава 25
В которой чёрт не так страшен, как его малюют…
А вообще кошмар!
Джордж Элиот права: знать худшее намного легче, чем его воображать. Я, к примеру, воображая худшее, вечно влипаю во всякие не слишком полезные иллюзии. А уж там и проблемы сплошная мелочь пузатая, и недруги непременно дураки набитые и я столь отважна да умна, что дух захватывает. Страшно люблю иллюзии: в них душе комфортно, как нигде. Будь моя воля, не вылезала бы из них, как бактерия из состояния цисты. Жаль, реальность вокруг иллюзии, как назло, обязательно изгадит твою нирвану своей… паршивой реальностью. И кто её просит так стараться?
В теории понимаешь, что это для твоей же пользы. На практике же только и рыщешь, как бы откопать очередную иллюзию и плюхнуться в неё с головой. Какая попало иллюзия не подойдёт: зачем окунаться в зряшный блёклый самообман, когда тебе и снаружи за глаза всяческого барахла? Нет уж, пускай там я буду отважной и умной – без прекрасной могу и обойтись. Хотя, чего мелочиться? Прекрасной тоже – один раз живём!
Впрочем, тут шаблонность моего мышления, как никогда, выставляет меня дурой: один раз – это не про меня. Прекрасная – тоже. В третий раз живу и опять каким-то чучелом – сетовала я, слетая с горы, и ничуть не удивлялась, что в башку лезет всякая чушь. Именно эта чушь и не позволяла ужасаться тому, что реальная слизничиха может оказаться стократ хуже воображаемой.
Я понеслась над длинноворсным путаным ковром джунглей к мурашам, мостившим свой понтонный мостик в болото. По пути внимательно оглядывала заросли на предмет транспортных артерий, по которым обычно к врагу подходит подкрепление – читали, знаем. Артерий не было. Впрочем, одна вскоре обнаружилась. Она связывала местный гарнизон с узким ущельем, через который шла поставка яичной продукции потребителям.
Вдоль узкой, но отлично замощённой дороги через каждые десять метров торчали скульптурные парочки часовых с блюдцами на брюхе. Рядовых – как я поняла, спикировав поближе – тут не водилось. Самый примитивный экземпляр из личного состава имел блюдце на груди и мозги, которыми умел пользоваться. Да и своим живым скафандром владел на должном уровне. Вместо железа на каждом «Блюдечнике» красовалась кожаная униформа «а ля черепаха». Но та носит панцирь только на спине – кузены были облеплены им с ног до головы, будто залезли в часто простёганный матрац, сшитый по фигуре. Моих познаний в химии хватило, чтобы догадаться: броня в этом тяжёлом мокром – хоть, выжимай – воздухе должна ржаветь с дикой скоростью.
Прошмыгнув над дорогой, я влетела в расположение военной части, не имеющей даже примитивного забора. Зато обнесённой частоколом «Блюдечников», торчащих вкопанными в землю столбами через каждую пару метров. Через каждый десяток блюдечных часовых стоял десертно-тарелочный – эти имели право крутиться на месте.
Всегда считала себя слабым знатоком военного дела, но даже такому лопуху, как я, это заборно-оградительное построение показалось каким-то сомнительным. Как, если бы весь рабочий персонал швейного цеха бросился искать на полу одну единственную оброненную иглу. Но, кто я такая, чтобы огульно хаять чужие порядки?
