своими щупальцами, затекая внутрь и не давая дышать. Таймер на стене громко тикал, отбивая ритм, но ничего не происходило.
Коракс умел давить на нервы. Хуже всего — стоять и ждать своего приговора, словно подсудимый.
Металлические ворота закрылись, и темноту порезал пучок направленного света. На треногом стуле прямо передо мной лежал пистолет, и я протянул к нему руку. Вес у оружия был привычный. Полная обойма патронов. Значит, будет проще, чем я рассчитывал.
Пистолет давно стал продолжением моей руки, так что поразить пару мишеней не составляло большого труда. Главная задача в этом помещении — тщательно угол рассчитать, потому что комната слишком узкая — рикошетов не избежать.
Вдруг свет загорелся. Я прищурился, моментально собравшись, и застыл.
У дальней стены на полу сидел тощий мальчишка. Подросток. Его заношенная куртка свисала с острых плеч, которыми он подпирал стену. Примерно так выглядели мы с Артом, когда нас привезли в Эдмундс.
Парень поднял на меня взгляд, и чёрная чёлка упала на изогнутые брови. Я мог поклясться, он выглядел в точности как я сам.
Бред. Зачем Масксфилду запирать меня в комнате с ребёнком?
Я сделал к нему шаг, затем ещё один. Пацан ничего не предпринимал, продолжая разглядывать свои ботинки с заляпаной грязью шнуровкой. Такие носили ученики Эдмундса. Значит, парень сирота или просто оказался не нужен собственным родственникам. «Его никто не станет искать», — подумал я. Кажется, он тоже прекрасно это понимал.
— Кто ты и за что здесь? — спросил я, но он не ответил.
Сколько он тут уже просидел?
Сколько его заставили просидеть здесь?
— Запретили говорить?
Юноша незаметно кивнул.
Таймер уже мигал красным, отбивая последние десять секунд. А пацан продолжал молча смотреть в пол.
Табло погасло, и наступила тишина.
Я обернулся спросить, что всё это значит, дернул ручку, но двери оказались закрыты. И тогда я всё понял. Мы не выйдем из этой комнаты до тех пор, пока в живых не останется лишь один.
Пистолет в руке потяжелел раз в триста, потому что теперь не этот мальчишка оказался в ловушке, а я сам.
Парень медленно вытянул из ботинок длинные шнурки и, сложив пополам, принялся плести штоковый узел. Словно ничего не происходило. Только зрачки у него в полную радужку. И дыхание вдох через два. Рваное.
Его страх выдавал себя неосознанно, и я приоткрыл рот, чтобы судорожно вдохнуть. Присел напротив на корточки, не зная, что делать, и только тогда заметил: в отличие от меня, мальчишка прекрасно знал, чем все закончится. Он смирился, даже не пытаясь бороться со смертью, которая приняла его собственное лицо. Только повзрослевшее лет на десять.
— Покончи уже с этим, а, — тихо сказал он, крепче затягивая верёвку, и я готов был набросился на него за то, сколько уязвимости, боли и слабости прозвучало в голосе. Не было даже намека на злость или ненависть, когда враг высился напротив с оружием в руках.
И в этот момент я ясно осознал, почему оказался здесь. Максфилд хотел показать, каким я сам был когда-то.
В голове отчаянно слышался его голос:
«Того слабака-мальчишки больше нет! Он умер, Ник, слышишь?
Вставай и дерись! Как бы плохо тебе не было!
Ник... Ник...» словно эхо в тоннеле, все дальше отдалялся голос, пока не исчез.
Он зашифровал в этой комнате послание, потому что знал, все это время я притворялся. Не отпустил прошлое, а просто спрятал ото всех за колючими заборами, по которым еще и ток пустил. Злыми ухмылками умело маскируя многочисленные ножевые раны на душе. И теперь, чтобы остаться в Кораксе, я вынужден его уничтожить. Убить в себе того забитого мальчишку и перешагнуть через его безжизненное тело.
Я сделал глубокий вдох и снял пистолет с предохранителя.
— Закрой глаза, — скомандовал я парню. Твердости хватило лишь на голос, для взгляда ее не осталось, поэтому я сам опустил глаза и добавил: — Не нужно тебе это видеть.
Я мог поклясться, что сквозь стены чувствовал, как довольно улыбаясь, полковник кивнул лаборантам, записывающим каждый чудовищный эксперимент в свои большие тетради. Наверное, мне не хватит целой жизни, чтобы до конца понять, что движет этими людьми. И я осознал, что ненавижу Коракс. Ненавижу каждую секунду, которую провел здесь, ненавижу тот факт, что сказал «хорошо», когда Джесс предложил уехать с ним — и ненавижу себя за это. Максфилд хотел, чтобы я не боролся со своим гневом, а принял его как свою силу? Да будет так!
Я сделал глубокий вдох и поднёс пистолет к собственному виску, ухмыльнувшись иронии. Шесть лет учился стрельбе, а теперь даже целиться нет необходимости.
И наступила такая тишина, что воздух, казалось, звенел, но я продолжал сидеть неподвижно, глядя на парня, который открыл глаза и в свою очередь молча смотрел на меня.
Разумеется, это был фарс. Максфилд не настолько глуп, чтобы собственными руками уничтожать бойцов, в которых столько вложено, а я не собирался играть по его правилам.
Дверь открылась, и комнату наполнил шепот. Я провалил задание, но мне было наплевать. Облегчённо выдохнув, я откинул пистолет в сторону и, опираясь на одно колено, начал медленно вставать, как вдруг прогремел выстрел.
Мальчишка, широко раскрыв глаза, все также сидел, прислонившись спиной к стене, побелевшими пальцами сжимая веревку. Из-под его тела к моим ногам потекла красная лента, словно ядовитая змея, все ближе и ближе, пока не остановилась, столкнувшись с носом моего ботинка. Образовав вокруг ног кровавое озеро.
— Молодец, Тайлер, — голос полковника вплелся в тишину неожиданно плавно, но прогремел в моей голове, как канонада.
Я обернулся и увидел Тая, сжимающего в руках пистолет.
А потом все вокруг превратилось в черную ярость. Я кинулся к нему, не замечая ни протестов лаборантов, ни оттаскивающих меня парней. Эхо вспыхнуло в голове кровью на кулаках, разбитым лицом друга, криками, раздававшимися будто из-под бетонных стен и растворилось в воздухе, словно дым в сумерках. Последнее, что я запомнил, были слова полковника:
— И вот эти двое снова там, откуда начали... На
