Амели покачала головой:
— Не надо, я справлюсь. У тебя свои дела.
Мари не спорила. Она никогда не спорила и не возражала. Она была идеальной, чтобы там не говорил Феррандо.
Амели вернулась в пекарню, выглянула в окно, в щель приоткрытых ставень. Она не открывала их с самого утра, чтобы не заглядывали в окна. У дверей, впрямь, собралась целая толпа. И дети, и взрослые. Но как же было беспокойно на душе… Утром Амели была так счастлива, а сейчас охватила необъяснимая тревога. Она сама не знала, почему так боялась, но внутри холодило, будто пробиралась зимняя стужа. Но нужно было решаться, иначе ради чего все труды.
Амели приоткрыла дверь в торговый зал и кивнула Перетте:
— Открывай.
Глава 59
Амели прикрыла дверь в торговый зал на задвижку и замерла у крошечного смотрового оконца, забранного резной заслонкой. Создатель, как же было страшно. Она так ждала этого мига, когда порог ее кондитерской переступят покупатели. Теперь чувствовала себя так, будто шагала в пропасть. Пальцы заледенели, на лбу выступила испарина. Амели жадно смотрела, прикусывая губу.
Перетта прошагала к входной двери, отворила и поспешила за прилавок. Непременно хотелось видеть, кто зайдет первым. Это казалось важным. От волнения даже подташнивало. Наконец, на пороге появилась дородная румяная мещанка с красным лицом. Широким, щекастым. Белоснежные крылышки чепца делали его еще шире. На согнутой руке болталась пустая корзинка. За суконную юбку цеплялся мальчонка лет четырех, до смешного похожий на кудрявого карапуза с вывески. Он округлил глаза и приоткрыл розовый рот, вставал на цыпочки, стараясь заглянуть в лотки. Амели сочла это добрым знаком — все будет только хорошо.
Мещанка поджала губы, огляделась, будто только и делала, что искала изъяны. Двигалась как-то бочком. Наконец, замерла у прилавка. Долго молчала, ткнула пальцем в сторону сложенных горкой скрученных вафель:
— Свежие?
Перетта улыбнулась:
— Только с огня, сударыня.
Мещанка вновь поджала губы. Казалось, она возложила на себя роль ревизора.
— А это? Что это? — она указала на лоток, прямо на стойке.
— Пироги с вишней и мягкой меренгой на миндальном тесте, сударыня. Очень ароматные и вкусные.
Казалось, тетка вот-вот развернется и выйдет без покупки. Если первый покупатель ничего не возьмет — это плохой знак. Так говорят…
— А это?
— Сладкие пирожки с томлеными яблоками и корицей, сударыня.
— Мне вот это, — мещанка указала на пирог с вишней. — И вафель. Три штуки.
Перетта кивнула, положила вафли в салфетку и уложила в протянутую корзину. Лопаткой подцепила пирог.
— Сорок луров, сударыня.
Тетка поджала губы. На мгновение показалось, что она передумает, услышав цену, и все вернет. Та порылась на поясе, достала кожаный кошелек на тесемках и отсчитала монеты. Но зажала в кулаке, подалась вперед:
— Уж, не вы ли хозяйка?
Перетта покраснела, покачала головой:
— Что вы, сударыня, я наемная.
Покупательница не торопилась расплачиваться, так и зажимала монеты в руке:
— А кто хозяин? Я здесь всех лавочников знаю.
Перетта замялась:
— Хозяйка — моя госпожа.
— Здешняя? Или приезжая?
Все это походило на допрос. Город — есть город. Амели предполагала, что начнут выспрашивать да вызнавать, но не думала, что так скоро и так прямо. Вот какая им разница? Кто да как? Какая разница, если вкусно и хорошо? Она хотела сперва заслужить хорошую репутацию своей работой. Но, казалось, ее личность интересовала гораздо больше ее пирогов.
Перетта нервничала. Старалась улыбаться, как и полагалось, но улыбка выходила натянутая:
— Здешняя, сударыня.
Тетка кивнула. Она даже не заметила, что мальчик отцепился от ее юбки и подошел к самому прилавку. Встал на цыпочки, пытаясь дотянуться до крайнего пирожного в лотке. Еще немного, и он просто свалит его на себя. Потом отвлекся, облизывая пальцы, подошел к апельсиновому дереву в кадке, стал обрывать листья и засовывать себе в рот.
— А супруг?
Перетта нахмурилась:
— Чей супруг?
— Вашей хозяйки.
Перетта готова была провалиться сквозь землю. То и дело бросала беспокойные взгляды на дверь, за которой стояла Амели. Никто не предполагал настолько бесцеремонных вопросов.
К счастью, мать, наконец, заметила ребенка, который уже набил полный рот листьев, охнула и кинулась к нему. Отвесила звонкий шлепок и, наконец, положила монеты на прилавок:
— Имейте в виду, милая: если мне не понравится — я молчать не стану. И всем расскажу.
Перетта виновато улыбнулась:
— Вам понравится, сударыня. Уверяю вас.
Мещанка, наконец, развернулась и вышла.
В торговый зал ввалились сразу несколько человек, и лавка тут же наполнилась гомоном, будто ожила. Перетта выдохнула — Амели это ясно видела. Она и сама выдохнула. Казалось, единственное, чего можно было ждать от этой любопытной тетки — это неприятностей.
Кажется, торговля задалась. Люди входили и выходили с покупками. Никто больше не интересовался хозяином. Перетта без устали сновала за прилавком, и к шести часам лотки почти совсем опустели. А Амели все это время простояла у смотрового оконца, не в силах отойти ни на минуту. Казалось, что она может упустить что-то важное.
Только теперь она позволила себе расслабиться и поняла, насколько устала, буквально валилась с ног. Она присела на табурет, прислонилась к стене. Но это была приятная усталость, а внутри разливалось такое тепло, такое умиротворение. И как же было хорошо… Настоящее признание наступит тогда, когда станут поступать постоянные заказы из богатых домов. А они обязательно будут. И нужно будет задуматься о работниках.
Амели приоткрыла дверь в лавку, кивнула служанке:
— Закрывай. Ты просто умница.
Перетта кивнула, пошла к двери, но ее буквально сшибло. Недавняя мещанка ворвалась в лавку, как солдат в захваченный форт. Она прошагала к прилавку, швырнула остатки пирога, завернутые в салфетку:
— Верните мне мои деньги. Сорок луров, милая моя. И еще двадцать — за ущерб.
Перетта потеряла дар речи, даже попятилась. Наконец, опомнилась:
— Что стряслось, сударыня?
Мещанка вытаращила глаза, уперла кулаки в бока:
— Она еще спрашивает! Торгует незнамо кто, а у дитя потом живот болит. Платите, или я и до Конклава дойду!
Перетта покачала головой, кровь совершенно отлила от щек:
— Быть такого не может, сударыня.
Тетка наступала:
— Так я, по-вашему, вру! И дите мое врет!
Амели с ужасом увидела, как открылась входная дверь, и в лавку начали заходить люди. Мещанка раструбила по всей Седьмой площади. Толпа наступала на несчастную Перетту, которая отступала за прилавком все дальше к стене. Она все время смотрела на дверь в кухню, будто звала на помощь. Это было уже слишком. Бедная Перетта ни в чем не провинилась.
Амели чувствовала, как внутри все забурлило, жар прилил к щекам. Она дернула дверную ручку и вышла в зал:
— Что здесь происходит, сударыня?
Тетка даже вздрогнула от неожиданности, повернулась:
— Стало быть, вы и есть хозяйка?
Амели задрала голову, будто готовилась к бою:
— Я и есть.
— Так от ваших поганых пирогов у меня теперь дитя хворое.
Амели хмыкнула, покачала головой:
— Я за свои пироги отвечаю, сударыня. За каждый. Дитя ваше от того хворое, что за ним лучше приглядывать надо. Ваш мальчик мне все дерево оборвал, листву жевал. И кто знает, чего успел съесть после. Следить за ребенком лучше надо.
Тетка опешила. Какое-то время приглядывалась к Амели, даже щурилась. Обернулась к остальным:
— А это не дочка ли господина Брикара? Та, что за колдуна пошла?
Амели похолодела.
— Да, она самая.
— Она и есть.
Тетка хищно улыбнулась, выкатила глаза:
— Вот, значит, как. А я сразу недоброе почуяла. Я такое сразу чую! Муж, значит, в реку швыряет, да посмеивается, а жена решила весь город потравить! Даже девку торговать наняла, лишь бы не прознали.
