густые высохшие лужи. Именно оно окрасило стены и причудливые скальные образования в розовато-красный цвет.
Рука Киерана задела мою, когда он присел и провел пальцем по веществу. Его челюсть сжалась, и он взглянул на меня.
— Кровь.
Жрица дошла до другого конца пещеры и прикоснулась своим пламенем к стене. Снова зажглась серия факелов. По узкому проему и еще одной затопленной комнате брызнул свет.
А потом мы увидели…
— Милостивые боги, — прохрипела Хиса, сгибаясь в талии.
Я открыла рот, но у меня не было слов. Я считала, что вид тех, кто был насажен на ворота, и убитых девушек — это самое ужасное, что я когда-либо видела.
Я ошибалась.
Мне не удавалось отвести взгляд от бледных, бескровных конечностей… одних длинных, других очень, очень маленьких. Груды выцветшей одежды, белой и красной, едва держащейся на высохшей оболочке, где оставались клочья волос, а ноги и руки были скрючены. Засохшие. Некоторые лежали бок о бок в церемониальном красном наряде, их одежда была свежей, а разложение даже не начиналось. Я недоумевала, как может отсутствовать запах… возможно, это холод или что-то еще.
Мое сердце заколотилось, когда я заглянула в затопленную… гробницу. И это было именно так. Гробница, которая использовалась только боги знают сколько времени, полная беспорядочных останков.
Жрица спокойно положила факел в держатель, торчащий из стены, а затем сцепила руки на талии.
— Все они послужили великой цели.
Медленно, почти мучительно, я повернулась к ней. В груди бился и набухал эфир, давя на меня и ударяясь о стены. Воздух сгустился, словно наполнился удушливым дымом, но огня не было. Только то, что горело внутри меня.
— Как и все мы, — продолжала жрица мягко, радостно, и ее лицо озарилось, словно она говорила о славном сне. — Как и ты, та, чья кровь полна пепла и льда.
Я шагнула вперед, кожа искрилась первобытной сущностью, но меня заслонила рука.
— Не надо, — прорычал Киеран. — Не трать на нее энергию. Она того не стоит.
Мои руки сомкнулись вокруг воздуха, когда жрица улыбнулась, и ее глаза закрылись. Покой. Вот что я почувствовала от нее. Мягкий и воздушный, как бисквит. Покой.
Вдох, который я сделала, был полон кинжалов.
— Дайте ей то, чего она так жаждет.
Я отступила на шаг и, круто повернувшись, пошла прочь. Единственный звук, который я слышала, был звон меча, встретившего плоть.
***
— Это все? — спросила я.
— Храм пуст, — стоически ответил Валин, глядя на аккуратно уложенные на землю тела… слишком маленькие, завернутые в тряпки, со впалыми животами и сморщенной, бледной кожей. С телами обращались хуже, чем с больным скотом.
— Семьдесят один, — констатировал Киеран. — Их семьдесят один, которые…
Свежие.
Семьдесят один, которые, должно быть, были приняты во время неожиданного последнего и предыдущего Обрядов. В это число должны были входить вторые и третьи сыновья и дочери. Это означало, что ни один из них не был передан суду, как это было принято для второрожденных. Это также означало, что те, кто нес в себе этот не очень-то дремлющий уголек жизни, были убиты.
Еще хуже было то, что солдаты вынесли наружу, должно быть… сотни старых останков.
Я никогда не видела ничего подобного.
Подземная камера в Нью-Хейвене, со всеми высеченными на стенах именами тех, кто погиб от рук Вознесенных, меркла по сравнению с этим.
Потому что большинство этих тел принадлежали детям. Лишь некоторые были постарше, как те, что лежали в комнате под Редроком. Но это были невинные дети. В некоторых случаях — младенцы. Я не могла остановить себя от мыслей о том плюшевом медвежонке, который пах лавандой.
Горло жгло, в нем собрался узел, в котором чувствовался вкус горячего гнева и горькой агонии, которая принадлежала не только мне. Я попыталась найти источник, и нашла отца Кастила. Его черты ничего не выдавали, но эмоции прорвали его щиты и выплеснулись наружу, врезавшись в мои.
— Это отверстие в полу там? — Нейл прочистил горло и сделал шаг назад, словно расстояние могло как-то стереть то, чему он был свидетелем. — Оно похоже на какой-то колодец. Он уходит глубоко. Очень глубоко. Мы бросили туда несколько камней. И не слышали, как они приземлились.
Значит, их могло быть больше. Тела, которые либо были сброшены, либо упали в колодец. Боги.
Открыв глаза, я посмотрела назад, где многие атлантийские солдаты стояли в тишине, и я знала, что почувствую, если дам волю чувствам. Ужас. Ужас настолько сильный, что никогда не смогу его смыть. Все они знали, что делают Вознесенные, на что они способны, но многие из них видели это впервые.
— Что мы будем делать с этим местом? — спросила Вонетта, стоя спиной к храму.
— Есть только один вариант. — Я подняла подбородок и посмотрела на небо. Через несколько ударов сердца сквозь облака прорвался фиолетово-черный дракен. Крики удивления тех, кто остался в городе, эхом разнеслись по долине, когда Ривер расправил свои огромные крылья и пронесся над головой. — Сожги его, — сказала я, зная, что он выполнит приказ, хоть он и не мог меня слышать. — Мы сожжем его дотла.
Ривер взметнулся вверх мощным взмахом крыльев, когда Валин спросил
— А что с ними?
Я повернулась к жрецам и жрицам, одетым в белое. С двумя Вознесенными уже разобрались. Тогда я широко распахнула свои чувства. Никто из них не чувствовал вины или даже сожаления, а это были две совершенно разные вещи. Сожаление приходило, когда наступало время столкнуться с последствиями. Чувство вины возникало независимо от того, заплатил человек за свои грехи или нет. Я не была уверена, что что-то изменилось бы, если бы они почувствовали что-то из перечисленного, вместо того, что я почувствовала от них.
Покой.
Как и в случае со жрицей, они были спокойны за свои действия.
Они не просто стояли в стороне, ничего не делая. Они не были просто еще одним винтиком в колесе, которое не могли контролировать. Они были частью этого колеса, и неважно, манипулировали ли их верой. Они забирали детей не для того, чтобы служить какому-то богу или Истинному королю, а чтобы кормить Вознесенных.
— Поставьте их на колени. — Я прошла вперед, доставая вольвений кинжал у своего бедра. — Лицом к телам.
Валин последовал за мной, и солдаты повиновались.
— Ты не обязана…
— Я не попрошу никого из вас сделать то, что не сделала бы сама. — Я остановилась перед стоящим на коленях Фрамонтом. Его глаза были закрыты. — Открой глаза. Посмотри на них. Все вы. Смотрите на них. Не на меня. На них.
Фрамон сделал то,
