Но она считает собственные вдохи и выдохи, смотря Малфою в глаза, и знает, что может справиться. В этот раз у неё получится. Она сама контролирует свой разум и не поддастся порыву.
— Грейнджер, — окликает он её. — Ты можешь это сделать?
Она поспешно кивает.
— Да.
Да, она может. Она справится.
Он дотрагивается до её ладони второй рукой и разжимает кулак. Гермиону всё ещё немного потряхивает, но нежные прикосновения помогают сосредоточиться. Малфой мягко массирует её ладонь и пальцы и наблюдает за реакцией.
Помедлив мгновение, он спрашивает:
— С тобой такое бывает?
Она глубоко вздыхает, прежде чем ответить:
— Несколько раз за этот год. С тех пор как я очнулась. Но редко, — она неуверенно прикусывает щёку. — Последнее время совсем редко… Я принимала зелья.
Он кивает.
— Выпей их и сегодня на всякий случай.
— Хорошо.
— Хорошо, — вторит он ей, и вдруг его встревоженное лицо слегка проясняется. — И, Грейнджер…
Ему нужна секунда, чтобы добавить:
— Всё будет в порядке.
***
Всю дорогу Гермиона пытается не концентрироваться на том, что узнала в этот раз.
Сознание подкидывает смутные образы, которые Гермиона отбрасывает в сторону, а её внутренности сжимаются, будто предчувствуя наступление чего-то болезненного и мучительного.
Вернувшись домой, она принимает зелье.
Когда Гермиона ложится в кровать и закрывает глаза, она видит лицо Драко Малфоя и его полный непонятных чувств взгляд. Она засыпает с мыслями о нём, одновременно предвкушая и страшась очередного воспоминания.
========== 16. Шестнадцатая глава ==========
Когда сражаешься каждую неделю, сдираешь кожу на коленях, режешь руки об осколки, получаешь ожоги и открытые раны, когда смиряешься с видом и кисловатым запахом крови, когда регулярно теряешь кого-то из знакомых, то привыкаешь к боли.
К тупой и ноющей, к острой, колющей и обжигающей, к поверхностной и глубокой. К любой.
Почти любой.
Но есть один тип боли, к которому невозможно привыкнуть.
К которому нельзя привыкать.
…Заклинание ударяет с такой силой, что Гермиона подлетает в воздух и врезается в стену, приложившись затылком. Спазм сковывает грудь, и крик застревает в горле.
«Только не снова, не снова, только не…»
— Круцио!
Обрушившись на пол, тело изгибается волной, будто каждую даже самую маленькую мышцу пробивает судорогой. Позвонки издают хруст, и этот звук вызывает волну паники: на мгновение мозгу кажется, что спина сломана. Или не спина. Или не только спина.
Что-то точно должно быть сломано, потому что иначе никак нельзя объяснить эту ужасающую, всепоглощающую боль.
— Я видела тебя в своем доме, грязнокровка!
Её палочка падает где-то рядом. Кровь шумит в ушах, и собственный хрип, готовый вот-вот превратиться в ор, мешает сосредоточиться, но Гермиона отчётливо слышала стук. Палочка близко, нужно лишь протянуть руку, схватить её, сжать, защититься…
Ногти ломаются о каменную кладку, когда она скребёт по полу. Рот приоткрывается, стараясь выдавить «Акцио», но получается лишь отчаянный крик.
Гермиона стискивает зубы, потому что не хочет дать Беллатрисе насладиться её эмоциями. Судорожно выдыхая через нос, она справляется с собой.
— Молчание не помогло тебе в прошлый раз — не поможет и теперь. Ты залезла в моё хранилище, а потом в мой дом, — истерично и жестоко протягивает Беллатриса. — Думаешь, это сойдёт тебе с рук?
Гермиона мотает головой, чтобы отбросить волосы с лица, и напрягается, стараясь совладать с болью, сковавшей тело.
Операция была продумана. У них был план, у них была чёткая расстановка сил, они взвесили варианты.
Не должно было возникнуть подвоха, ведь всё было так просто.
Получить сигнал связного, зайти небольшой командой, всего лишь втроём, больше и не надо. Снаружи — ещё двое. Просто на всякий случай, но никто не ждал беды.
Им нужно было лишь спуститься в подвал и забрать пять пинт драконьей крови, дюжину драконьих печёнок и свиток с информацией.
Они справились бы, если бы на их пути возник отряд егерей или даже Пожирателей. Они миновали бы антиаппарационный щит. Разобрали бы завалы, если бы здание оказалось полуразрушено.
Но никто не ожидал, что там окажется Беллатриса.
Её голос окружает со всех сторон, проникает в сознание ударами раскалённого ножа:
— Что вы забыли в моём поместье? Как вы попали туда? Кто дал вам наводку? — громче, громче с каждый словом, и вот невыносимый визг: — Говори же! Кру…
На этот раз, говорит себе Гермиона, она готова. Она готова к этой ослепляющей мучительной боли и сможет встретить её как старого знакомого. Сможет пойти с ней рука об руку, не вздрогнув, не издав ни звука. Она перетерпит, перестрадает, переждёт, затаившись и собрав все силы, которыми только обладает.
Она не даст Беллатрисе победить.
Она пытается гордо вскинуть подбородок, встретив взгляд Беллатрисы, и вдруг где-то на периферии видит фигуру, метнувшуюся в их сторону.
— Гермиона, нет!
Голова безвольно падает на грудь, и лишь краем глаза Гермиона замечает, как Чарли Уизли бросается к ним и посылает в Беллатрису заклинание. Одно — она с лёгкостью отбивает его, второе — она недовольно цокает, третье — у Гермионы появляется надежда.
Они с Чарли были в паре. Их прикрывал пожилой аврор, который ловко расправился с несколькими Пожирателями, прежде чем его сразило Бомбардой. Сама Гермиона нейтрализовала двоих, прежде чем появилась Беллатриса.
Она не была уверена, что они мертвы. Гермиона не пыталась лишить их жизни специально. Просто ей нужно было победить, ведь на кону стояла её собственная жизнь.
Гермиона обязана была выбраться.
Беллатриса отбивает очередное заклинание и успевает послать в Чарли Круциатус. Он падает на колени, его голова неестественно запрокидывается, и Чарли кричит.
Пронзительный визг Беллатрисы был чудовищен и отвратителен. Но ещё хуже оказался её истеричный смех.
— Поганая грязнокровка и мерзкий рыжий предатель крови, ну конечно, — она хохочет и снова произносит заклинание, словно пытаясь усилить его действие. Она упивается произведённым эффектом, страданием и стонами. — Какая вонь! — Голос Чарли срывается, и крик на мгновение превращается в сипение. — Какая… грязь.
Грязь.
Что-то в голове Гермионы взрывается, слово будто наносит удар прямо в темечко и посылает волну, которая охватывает весь разум. У Гермионы нет сил, и её тело измучено, но где-то в глубине себя она находит остатки энергии и хватается за них, как за обрывок нити. И тянет, раскручивает.
Медленно она сдвигается с места.
Перед глазами всё расплывается, и Гермиона не может сосредоточиться ни на чём, кроме истошных криков, но палочка где-то близко — и она зовёт, манит. Даже сквозь мучительную боль Гермиона чувствует близость магии, которая обещает даровать безопасность.
Пальцы нащупывают древко.
Гермиона думает о том, чтобы вскинуть палочку и бросить в Беллатрису заклинание. Любое проклятье.
В этот момент она готова даже к непростительному.
Но её тело нет.
Она не может подняться, не может собраться, чтобы взмахнуть рукой и проговорить хоть что-то. Зрение расплывается, и Гермиона понимает, что ещё миг — и она потеряет сознание.
Магия не помогает, палочка вибрирует в руке, но тело будто парализует, боль пронизывает голову, и из последних сил Гермиона думает о безопасности, о спокойствии, об облегчении.
Ей хочется расплакаться и сделать хоть что-то, прежде чем она отключится.
В этот момент Гермиона ощущает рывок внизу живота и понимает, что если её не расщепит — это будет совершенное чудо.
***
От неожиданной аппарации каждую мышцу в теле сдавливает раз, другой… Внутренности сжимаются, переворачиваются, причиняют такую боль, и голова, ох, голова будто раскалывается на части.
Гермиона чувствует привкус крови во рту и с трудом сглатывает, стараясь втянуть воздух. Перед глазами плотная пелена, которая не даёт осмотреться, но пока боль всё ещё заполняет каждую клеточку тела, Гермиона думает только о ней, и о страшном заклинании, и о Чарли…
