Соцветия сторожков раскрываются, выплевывая облако пыльцы.
Четыре…
Скользят лианы, и скорость их возрастает. Мы обнаружены.
— Беги! — я несусь так быстро, как могу, но Оден движется еще быстрее. Он рывком выбрасывает меня с поля и падает сам, успевая за миг до удара. Зеленый хлыст рвется, задев ближайшую осину. Дерево трещит, и кора отлетает клочьями.
Сыплются листья и мелкие ветки.
Я вскакиваю на ноги и снова хватаюсь за Одена, кричу:
— Дальше!
У меня получается не выпустить его руку. И не споткнуться, хотя корни сами лезут под ноги. Слышу шелест, но не оглядываюсь, только молю лозу, чтобы на поле не было разрыв-цветов.
Наверное, лоза мстит за недоверие, поскольку сзади раздаются характерные хлопки.
И Оден падает, погребая меня под собой.
Мы катимся… куда-то катимся. Мелькают, мешаясь красками, небо, земля и трава. И острые грани камней пробуют меня на прочность. Падение завершается раньше, чем я успеваю испугаться.
— Жива? — Оден приподнимается на локтях, позволяя мне вдохнуть, но вставать не спешит.
Я же не в силах ответить, обняла его.
Меня трясло, не от потери сил, но от того, что могло бы случиться из-за моей рассеянности. Я ведь видела, как это бывает… поле и сеть, дремлющая, сонная, особенно по осени, по первым холодам. И кто-то уверенно шепчет, что сбежать несложно. Под забором уже сделан подкоп, а охрана отвернется, с ней ведь договорено… и надо попробовать.
Мама колеблется. А я знаю, что идти нельзя, что там, за забором, смерть. И у ловчих сетей хватит сил, чтобы проснуться. Более того, они теперь остро, острее чем прежде, чуют тепло.
Но кто прислушается к глупой девчонке?
И после вечерней поверки пятеро идут на прорыв. Им удается пересечь забор. И псов обмануть. И добраться до закаменевшей полосы, где под тонким слоем льда скрываются зеленые лианы.
Именно тогда всех выгоняют из барака. Поле освещено, сейчас оно не поле — сцена. И пятеро актеров играют в прятки с зелеными змеями. А те, и вправду медлительные, не торопятся заканчивать игру, оставляя иллюзию надежды.
И только когда первому из пятерки удается достигнуть края полосы, сеть начинает убивать. Она голодна и ее долго сдерживали, а теперь вот отпустили. И плети опутывают беглецов, давят, рвут… хуже собак. Запоздало, торопливо хлопают разрыв-цветы, но выпускают не пыльцу — игловидные семена, которые, попав на согретую кровью землю, спешат прорасти.
— Все позади, — Оден, убедившись, что угрозы нет, перекатывается на бок. — Сюда они не дотянутся. Эйо, ты же знаешь, что не дотянутся. Все уже позади.
Мы лежим на дне яра. Склоны его поросли тонкими хлыстами граба, и молодые деревья клонятся друг к другу, образуя причудливую аркаду.
На дне сумрачно, влажно и прохладно.
Безопасно.
Я уговариваю себя, что безопасно, что лианы, даже самые сильные, не способны выбраться за пределы сети дальше, чем на десяток шагов. А скорее всего вообще нас потеряли.
Повезло.
Я цела. Оден тоже.
Дважды повезло… трижды… и однажды везение иссякнет. Ему давно пора бы закончится… например, в той деревушке. Или еще раньше, во время грозы… в городке, где я подобрала Одена.
В любом из тех мест, которые остались за спиной.
— Ты поранилась. Кровью пахнет.
— Мелочь.
Ссадины на руках. И щеку, кажется, веткой располосовало. Шею жжет, и все-таки это — ерунда. Могло быть хуже, гораздо хуже. И будет, если я не начну думать головой.
— Я виновата, — в сумке найдется сухой тысячелистник, если разжевать — вкус премерзостный — то сойдет за повязку. — Я слишком задумалась… зазевалась… и едва нас не убила.
Кашица не желает держаться на щеке, сползает, и мне приходится подбирать и приклеивать ее снова и снова. А пальцы трясутся.
Оден молчит. Сказал бы сразу, что думает… но нет же, вежливый.
И выругавшись, я просто зажимаю царапину рукавом. Пытаюсь встать, но ноги не держат. И Оден приказывает:
— Сядь.
Сажусь. Оден обнимает, и сопротивляться сил нет, а мои выставленные локти для Одена — не аргумент.
— Все ошибаются, Эйо.
Пускай. Но сегодняшняя ошибка была глупа.
Мне следовало быть немного более внимательной.
— Конечно, чем больше опыта, тем меньше шанс ошибку совершить, но все ошибаются, — Оден заставил убрать руку и провел пальцем по ссадине. — Больно?
Да нет, не очень…
— И ошибка не твоя. Наша. Я и сам отвлекся.
Он вытащил флягу и, сунув в руки, велел:
— Промой.
Вместо тряпки — сухой белый мох, который остановит кровь не хуже тысячелистника.
— Мне следовало понять, что поле пахнет немного иначе. Знакомо. Мне прежде случалось сталкиваться.
Он сам держит моховую губку у лица, и шершавым сбитым пальцем поглаживает щеку.
— А ты смогла нас вытащить.
Ну да, осталось меня наградить за достижения… кажется, я произнесла это вслух, потому как Оден рассмеялся:
— Наградим. Когда выберемся, так непременно.
Выбираться пришлось в обход и круг сделать приличный, поскольку я не была уверена, как далеко распростираются границы пятна. Можно идти яром, он спокоен и следов вмешательства я не ощущаю. А потом поднимемся и…
Яр вывел к бело-золотой равнине верхового болота. И я выдохнула с облегчением: не знаю уж по какой причине, но альвы болот не любили, псы, впрочем, тоже. Верно, слишком уж нетороплива, тяжеловесна была эта земля, неподатлива к воздействию.
И сейчас протянулись под солнцем выгоревшие гряды, спрятались между ними зеленые ковры мочажин. Цвели багульник и болотный мирт, а на кустах голубики зеленели ягоды. Ноги проваливались в моховое покрывало. Звенело комарье… а ко мне возвращалась утраченная было уверенность. Все будет хорошо.
Я сумею.
К ночи мы добираемся до сухой земли, и я долго прислушиваюсь к лесу, пытаясь выловить тревожные ноты, предупреждающие об опасности. Но ничего не слышу.
И в конце концов, решаюсь покинуть безопасную землю.
Нынешний костер на сосновых сучьях пахнет смолой, я добавляю пару веток багульника, и Оден кривится: запах неприятен, зато гнус отпугнет. Я стягиваю сапоги, насквозь промокшие и, кажется, готовые развалиться, если не сегодня-завтра, то послезавтра точно.
Они и так изрядно вынесли.
Разглядываю собственные ноги. Ступни распухли и покраснели от болотной воды. И кожа на пальцах сморщилась. Мозоли старые. Мозоли новые… руки не лучше. И наверное, я ничем не отличаюсь от тех бродяг, которыми полны были дороги… оно и к лучшему, меньше внимания привлекать буду.
— От Лосиной гривы у нас два пути, — все-таки решения, касающиеся двоих, лучше принимать совместно. — Первый — в обход. Как по мне он безопасней. В предгорьях густые леса и спрятаться легко.
