В этот раз все было тихо. Вздохи, тихие стоны — и все. Нет шало сверкающих глаз, безумных улыбок, нет этих парадоксально возбуждающих словечек, которыми щедро делился с ней этот ее Валера. Не открывая глаз, я улыбнулся, вспоминая удивительное знакомство с внутренним гоблином моей жены. Да. Это было правильное решение. С ней и днем не было почти никаких запретов, но теперь я просто просил, а она безропотно выполняла.
И все же мне чего-то не хватало. Какого-то проявления привязанности, наверное. Собственно, чему я удивляюсь, требовать от человечки чего-то большего, чем обычная похоть и, надеюсь на это, симпатии. Вероятно, я просто утомил супругу еще днем, хотя на приеме я не отметил каких-либо признаков усталости, и отлично провел время, общаясь с любимой женщиной. Во время наших словесных пикировок я получал, пожалуй, даже больше ментального удовлетворения, чем от последовавшей близости с идеально послушной, но молчаливой супругой. Мне категорически не хватало ее сарказма, хотя вроде бы постель вовсе не место для подобных разговоров. Но днем-то это как-то получалось успешно совмещать!
Бал вообще прошел через упырью задницу. Я не заметил у нее (жены, конечно, а не задницы) интереса к роскошным дорогим букетам, просто наблюдая за реакцией на цветы, что украшали зал. А веник, подаренный де Иванеску, она вообще пристроила в ночную вазу! Этот предмет интерьера до сих пор оставался во всех комнатах дворца, как дань традициям, хотя ими уже лет четыреста как никто не пользуется. Я мысленно аплодировал супруге за ее аполитичное решение. Я бы своего друга туда головой с удовольствием макнул. Хорошо хоть Рэст вовремя подсуетился и нашел среди своих родственников любительницу выращивать это барахло на подоконнике даже зимой. Кажется, этот подарок понравился супруге даже больше, чем уникальные минералы и артефакты, преподнесенные гостями. Я был горд тем, что угадал.
Я так хотел услышать, как поет моя девочка! Улидинар дуэтом с Людмилой разливались расветными соловьями, а Чимола Эну молча кивал, подтверждая сказанное. Это было лучшей рекомендацией, орки же не умеют врать. Они утверждали, что сама Ардана благословила Диану и каждый раз отвечает тому, что она поёт.
Но перед самым ее выступлением случилось крайне неприятное происшествие с моим организмом. В подобной ситуации я не оказывался с младенчества. Что такое случилось, как у вампира вообще могут быть проблемы со стулом, я не знаю. Но до туалета, в котором ранее томился целую ночь Иванеску, я летел совершенно неаристократическим галопом. И выполз оттуда обессиленный и жалкий, когда бал уже кончился. Зал был пустым и темным. И в нем прямо смердело… сексом? Вероятно, мне показалось. Да нет, другого варианта просто нет, мне точно показалось.
В своих покоях я быстро пришел в себя и привел в норму самочувствие элементарной медитацией. Достаточно направить магические потоки в теле в чуть направлении повреждения, чтобы они начали лечить. Странно, но в туалетной комнате я никак не мог сосредоточиться, чтобы остановить это… хм… извержение. И выстрадал все, что было отведено на мою долю.
Собственно, проблемы с кишечником начались внезапно, и прекратились также резко. Что же это тогда? Магия? Слабительное? Глупая шутка? И ведь никто не бился в двери туалетной комнаты, горячо желая составить компанию, значит, никто более в зале не отравился едой или напитками. Впрочем, о тайной двери знали избранные, то есть, те, кто хотя бы однажды был внутри. Что же это за дрянь такая, действующая даже на вампиров? Амади ждет беседа с оч-чень пристрастным мной. Кажется, она больше всех была против свадьбы с Дианой, и, не постеснявшись, сказала мне об этом. Требовала отпустить мою малышку, позволить ей найти свое Предназначение. Ну вот зачем? Она его уже нашла, я считаю! Ее Предназначение — быть моей женщиной, не хуже, чем у других гостей с ТОЙ стороны, а местами даже и лучше! Но повариха никогда не сделает подлости, потому что мы с ней по-особому любим друг друга. Фактически, она научила меня любить, щедро и безвозмездно одарив меня искренней материнской любовью, которой я никогда не видел и не ждал от матери. Но именно Амалия может знать того, кто сделал бяку, подсыпав мне отраву. Я просто обожаю эту крупную скандальную тетку за ту бурю эмоций, в которой она постоянно варится. Из обычного приготовления обеда она может устроить настоящее представление для истинного ценителя в моем лице. И ее аура невероятно ярк…
Стоп. Я распахнул глаза. Я вдруг понял, что было не так. Аура Дианы. Погруженный в собственные ощущения, я перестал следить за ее изменениями потому что… она не менялась. Яркая, искрящаяся, безумно красивая — но никакой реакции на ласки и близость. Не было розового тумана вожделения, не было золотистой радости, не было того эмоционального урагана, что захватывал меня с головой и приводил в восторг. Даже темно-синего уголка абсолютного контроля не было, коим, как я понял, и был особенный кусочек сознания моей непростой девочки, поименованный «Валерой». Словно бы Диана ничего не чувствовала, не испытывала сменяющих друг друга и смешивающихся в невообразимые коктейли эмоций. Словно бы ей было все равно.
Если бы я не набросился на нее днем, я бы, наверное, решил, что такая реакция в порядке вещей. Но днем она и правда была другая. У меня от одних только жарких воспоминаний вся радость жизни устремилась в южном направлении, требовательно приподняв одеяло. Я же ночью смотрел только в сияющие глаза Дианы, да и реакция ее тела говорила о полном удовлетворении происходящим. Но вот аура…
Я повернул голову набок, чтобы увидеть темно-русую копну на соседней подушке. И обнаружил, что нахожусь вовсе не в своих покоях. Ох. Я что, заночевал у неё? Дожил, здравствуйте-пожалуйста. До собственной комнаты не дошел. Впрочем, будет, наверное, проще Диану переселить ко мне, и никакого противоречия не будет. Девочка не храпит, не пинается, ничем, совершенно ничем не мешает спать. Она просто идеальна. И рядом с ней я чудесно выспался. Хочу, чтобы так было всегда!
Я осторожно тронул жену за плечо. Удивительно гладкая кожа, на ощупь как фарфор. Днем она казалась мне нежнее, странно. Надо попросить ее сменить крем, этот застыл на ней чем-то стекловидным, что ли. Пока я растирал пальцы, пытаясь понять, что не так с моими ощущениями, Диана охотно ко мне развернулась. И впервые после бала улыбнулась во весь рот. Широкий лягушачий рот, полный мелких треугольных зубов. Между которыми быстро промелькнул узкий раздвоенный язык серого цвета. И подмигнула желтым глазом с вертикальным змеиным зрачком. Как там Диана говорит? Ребанный йот? Так вот это был он самый.
Диана
— Ну давай, рассказывай, цыпленок. Я Николас. Можно Ник. Капитан Ник Чайка. Кто ты такой, что тебе нужно, и почему в тебе живет моя большая белая женщина? — рыжий почти сразу пришёл в себя, будто те кружки и не его вовсе были. Я коленом нажала какую-то волшебную кнопку отрезвления? И теперь боролась с диким хохотом, что рвался из меня под гневный вопль «большой белой женщины»: «ЧЕГО-О-О?!!».
Нервы, натянутые как струны, наконец, немного обмякли. Мы нашли капитана, он ждал Ди, но уверена, поможет и мне. А уж это его «Капитан Ник Чайка», гордое, даже слегка заносчивое, совсем меня расслабило. И я позволила себе, наконец, проржаться. Чайка Джонотан Ливингстон, блин!
— Хэй, малыш, так мы ничего не добьемся, — недовольно покачал головой Ник, грубовато хватая меня за локоть и уволакивая с относительно освещенной улицы в непроглядную темень подворотни. Впрочем, непроглядной она была лишь на контрасте, глаза моментально приспособились, и я отчетливо рассмотрела глухую стену дома, мусорный бак (или нечто, весьма оный напоминающее), брошенную на снег выгоревшую трубку фейерверка и грязный забор. И даже написанное на нем готической вампирской вязью неприличное слово.
— Ты ждал меня, вот я и приш… пришел. А по поводу Ди поговорим в другом месте, хорошо? — сходу просвещать пока что незнакомого и, чего уж там, не вызывающего пока доверия капитана относительно собственной половой принадлежности и истории в целом я посчитала глупым. Кто разговаривает о таком в подворотне района, подобного этому? — Может, уже пойдем на корабль уже?
