— Как интересно иногда оборачивается жизнь, — неспешно проговорил граф. — Этот флигель, — он махнул рукой, показывая, о чём идёт речь, — построили ещё при моём отце. Неизвестно, зачем это было нужно, на моей памяти он почти всегда пустовал. Последнее время я подумывал о том, чтобы его снести. Но для него всё же нашлась своя роль…
Гвен невольно ускорила шаг, и на этот раз опекун не постарался её одёрнуть.
Во флигель можно было войти со стороны внутреннего двора и со стороны сада. Второй дверью точно давно не пользовались — об этом говорила и ползущая от порога вверх густая поросль мха, и заржавевший непослушный замок, с которым графу пришлось повозиться.
— Это я, — вполголоса произнёс де Лаконте, когда они оказались внутри, и он снова запер дверь.
За одной из закрытых дверей скрипнули полусгнившие половицы. Ещё через мгновение перед ними показался барон. Бледный, обессиленный, с залёгшими под глазами тенями, но действительно живой.
При виде вошедших на его лице отразилась странная, противоречивая смесь радости и недовольства.
— Гвен? — он с выражением укора повернулся к ректору. — Она не должна была ничего обо всём этом узнать.
Де Лаконте непринуждённо пожал плечами.
— Тогда бы она услышала известие о твоей безвременной гибели. Как думаешь, что доставило бы больше переживаний?
Барон досадливо кивнул, признавая правоту друга, и тут же тепло улыбнулся Гвен.
— Жаль, что тебе пришлось волноваться, малютка. Но я счастлив, что смог тебя увидеть…
Ей показалось, что последняя фраза прозвучала как-то неправильно. Как прощание… Утихшая было тревога вспыхнула с новой силой. Гвен вдруг поняла, что не только ректор, но и сам де Триен не знает наверняка, чего ждать от дальнейшего.
— Это твой обед, — прерывав её невесёлые размышления, произнёс граф, ставя принесённое блюдо на один из выстроившихся вдоль стен старых деревянных сундуков — единственную мебель, которая нашлась в тесной комнатушке заброшенного флигеля. — Уж не обессудь, придётся довольствоваться малым. Кухарка была бы поражена, вздумай я вынести из дома горячее жаркое; а любопытство слуг порой ещё опаснее, чем интерес шпионов.
— Об этом даже не беспокойтесь, — отмахнулся де Триен. — У меня — да и в определённой степени у всех нас — сейчас хватает неприятностей куда более серьёзных, чем скудная еда.
— Ты расскажешь, в чём дело?
— Разумеется. Признаться, Бертран, я рассчитываю на вашу помощь… — де Триен замолчал, с сомнением посмотрев на Гвен.
— Я тоже хочу всё услышать, — уверенно попросила она, догадавшись, что барон подумывает, как оградить её от неприятных новостей. — Ты ведь знаешь, мне можно доверять!
— В этом я не сомневаюсь, Гвен, — мягко уверил он. — Но я не хочу, чтобы ты напрасно волновалась.
— Самая пугающая данность лучше, чем бесконечные догадки и предположения, — убеждённо возразила она.
— Хорошо, — де Триен сдался быстрее, чем она надеялась, видимо, признав разумность её доводов. — Если твой опекун не станет возражать.
— Ох, — граф коротко усмехнулся и махнул рукой, демонстрируя поражение. — Уж лучше так, чем эта девчушка попытается самостоятельно что-то разузнать. А это ведь вполне в её духе — правда, Гвеннет?
Гвен смущённо потупилась, вспомнив их с Иви попытку разведки. Наверняка ректор подумал именно об этом.
Они устроились всё на тех же сундуках, жёстких и словно отсыревших. Гвен подавила вздох сожаления и сочувствия, представив, что высокородный, привыкший к удобству императорский советник вынужден будет и ночевать здесь же. Даже ей, с детства привыкшей ко многому, не хотелось бы спать на голых сырых досках.
Впрочем, стоило де Триену начать рассказ, и эти переживания отошли на второй план, показались мелкими и незначительными.
По мере того как барон говорил, де Лаконте всё больше мрачнел и хмурился.
— Понимаете, что это значит? — завершил советник, изложив недавние события. — Нападение произошло не позднее, чем через четверть часа после того, как я покинул императора. За такой короткий срок никто другой не мог бы получить от него нужных сведений, принять решение и отдать приказ. Возможно только одно объяснение…
— За всем происходящим стоит сам император, — договорил за него де Лаконте.
Гвеннет вскрикнула от ужаса и тут же захлопнула себе рот ладонью, хотя, конечно же, снаружи этого невольного восклицания никто не мог услышать.
— Как… Что же теперь будет? — собственный голос показался ей чужим и незнакомым.
Де Триен ободряюще накрыл её руку своей.
— Необходимо как можно скорее рассказать обо всём произошедшем Сен-Моро, — обратился он к графу. — Как вы понимаете, сам я не имею возможности этого сделать, и, кроме вас, мне не к кому обратиться с такой просьбой.
После этих слов надолго воцарилось молчание. Де Лаконте всё больше хмурился и, несмотря на недавнее обещание помочь, не торопился ответить на высказанную просьбу согласием.
— Я понимаю, сейчас всё, что так или иначе связано с этим делом, грозит опасностью… — снова заговорил барон, когда напряжённая тишина начала угнетать.
— Рудольф, неужели ты думаешь, будто я сомневаюсь из страха? — перебил его де Лаконте, не без доли возмущения. — Я размышляю, что нам это даст. Без постановления, заверенного императорской печатью, даже глава Тайной службы не сможет провести обыск ни в одной из тюрем. А если попытается что-то предпринять, то лишь в свою очередь поставит себя под угрозу.
Де Триен в свою очередь долго не отвечал; и, пожалуй, Гвен ещё никогда не видела его настолько растерянным.
— Я не знаю, что ещё мы можем предпринять, — когда он наконец заговорил, это прозвучало безнадёжно, как признание поражения. — Быть может… Император ведь не думает, что Сен-Моро может оказаться осведомлён обо всём. Виконт легко сумеет добиться аудиенции, и тогда, если удастся… — барон поморщился и оборвал себя на полуслове, явно сомневаясь в том, стоит ли высказывать мысль до конца.
— Если я правильно понял, мы сейчас говорим о возможности тайком воспользоваться императорской печатью? — де Лаконте правильно истолковал его недомолвку.
— Я не вижу другого выхода. Конечно, это серьёзный риск, но…
— Это не просто риск, Рудольф. Это решение, которое в любом случае принесёт множество неприятностей. Допустим, всё получится — что вряд ли, ведь, чтобы самовольно воспользоваться печатью, нужно не только попасть в кабинет императора, но и хотя бы на несколько минут удалить оттуда его самого. Но, повторяю, предположим, будто неким чудесным образом это получится устроить. И что дальше?
— Мы выиграем время на поиски. И если только удастся обнаружить хоть кого-нибудь из похищенных, дело получит огласку, и тогда уже ни император, ни кто бы то ни было не сможет больше скрывать совершённые преступления и способствовать следующим.
— Это, пожалуй, так, — задумчиво согласился ректор. — Но что ты скажешь о другой стороне огласки? Как только широкому кругу станет известна хоть самая малость о настоящем положении дел, воцарится хаос. Того, о чём мы знаем, уже достаточно для вспышки массовых беспорядков. А сколько ещё преувеличений и домыслов породят люди! Если представители власти не будут к этому готовы, последствия могут оказаться непредсказуемыми. Нескольких дней растерянности хватит, чтобы под угрозой оказалась не только власть правящего императора, но власть всей династии!
Де Лаконте завершил свою взволнованную тираду уже на ногах, не в силах усидеть на месте. Замолчав, он принялся расхаживать по полутёмной комнатушке. Императорский советник выслушал друга молча, лишь изредка кивая в такт словам.
— Вы знаете способ избежать смуты? — устало, безнадёжно обронил он в ответ, так что сразу становилось ясно — сам он иного выхода не видит.
Де Лаконте резко остановился и почему-то бросил задумчивый взгляд в сторону Гвен.
— Нам нужен союзник в императорском доме. Человек, который точно сумеет завладеть печатью; человек, чьё имя достаточно значимо, чтобы открыть любые двери и заставить очевидцев молчать до особого распоряжения; наконец, человек, который сможет удержать в своих руках власть и сохранить порядок.
