— Вряд ли ожоги могут меня шокировать, — усмехнулась Анаис, принимая из рук менталиста чашку. Подозрения снова закопошились с новой силой. — Но как знаете. Давайте вернемся к разговору о вашем наставнике.
— Согласен, — маг уселся в свое кресло, закинул ногу на ногу и довольно улыбнулся. — Самое удивительное в моем наставнике было то, что он учил только аристократов. Сами понимаете, они редко осваивают ремесло, но иногда и среди них находятся либо довольно эксцентричные господа, такие, как Бьянка Мелансон, или младшие сыновья, которым можно и не надеяться на наследство. Что еще удивительнее — сам наставник был из простых мещан, даже из не особо богатой семьи. Я же пришел с улицы, не умея за душой ничего, кроме дара и наглости. Не знаю, почему Филипп согласился меня учить. Может, увидел, что идти мне некуда — либо к нему, либо в Вионну. А может, ему показалось, что у меня какой-то редкий талант.
Антуан грустно улыбнулся, и Анаис вспомнила, что и Виктор, и Лабер отзывались о нем, как об очень посредственном маге.
— Наверно, все-таки второе, — продолжил Антуан, пригубив вино. — Ибо добрым или чутким я наставника назвать никогда не мог. К тому же, я пришел к нему поздно, только в семнадцать лет. — Заметив недоумение Анаис, он пояснил, — Может, вы не слышали, но магов начинают обучать самое позднее в десять лет, а если дар силен, то приходится заниматься еще с ребенком, чтоб он мог его контролировать. Хотя, будем честны, Филипп всегда любил сложные задачи. Помню, через несколько лет после того, как он согласился взять меня, к нему привели юного аристократа, у которого сильный дар открылся в тринадцать. Мы оба тогда удивлялись, как ребенок вообще дожил до своих лет!
— И долго вы проучились?
— Само обучение длилось около шести лет, еще два — я ходил в подмастерьях, пока наставник преподавал в Академии. Потом, как я уже рассказывал, он порекомендовал меня.
— Вы всегда говорите о нем в прошедшем времени, — осторожно и тихо заметила Анаис, так и не притронувшаяся пока к вину, так чутко и внимательно она слушала, — он…?
Антуан вздохнул, слегка поморщился.
— Да, погиб. Почти сразу, как покинул Академию. Подозреваю, это все один из его опытов, — маг нахмурился, снова пригубил вина. — Понимаете, Филипп был одержим идеей бессмертия, считал, что у него слишком много незаконченных дел, чтоб умирать от старости. Правда, искать способ увильнуть от смерти он начал задолго до ее признаков. Одно время возлагал большие надежды на алхимию…
Анаис поморщилась:
— Сложно представить, что меньше поколения назад наука пребывала в таком отвратительном состоянии, что мифы о красной тинктуре считали реальностью! И тратили огромное количество времени и сил, чтоб создать то, что вообще в природе существовать не может!
— Так все-таки это миф? Какая жалость. Одетт, вы лишили меня веры в очередную сказку.
Он шутил, но Анаис все равно смутилась и потупилась.
— Простите…
— Ничего страшного, мне и самому не пристало уже верить в сказки. Возраст обязывает.
Анаис осторожно пригубила вино, оно пахло густо и сладко, рябиной и вишней. По языку словно искорки пробежали, и девушка прикрыла глаза от удовольствия. Больше всего это походило на чары — она всегда ощущала их, как покалывание. Но какие могут быть чары в вине? Скорее, след магии охлаждающего амулета.
— Не только за это. Мне не стоило спрашивать вас о смерти наставника. Я же вижу — вас это расстраивает.
— Как может расстроить воспоминание о смерти любого знакомого человека, — Антуан пожал плечами. — Увы, смерть — это неотъемлемая часть жизни, и со стороны Филиппа было огромной глупостью от нее бегать. Когда мы с ним общались последний раз, он пытался скопировать свое сознание. Для нас, менталистов, разум значит гораздо больше тела, — пояснил он.
Да уж, мрачно подумала Анаис, вспомнив, как Виктор легко влезал в ее тело и еще легче — выдернул в свое: для таких тело — что одежда, сменил и не заметил.
Антуан меж тем продолжал:
— Думаю, Филипп легко пожертвовал бы телом, если б знал, что точно сможет сохранить сознание. Жаль, что у него ничего не вышло.
— Вы в этом так уверены?
— Конечно! Иначе он дал бы как-то о себе знать! Мы были довольно близки с ним, он смог заменить мне отца…
Антуан помрачнел и нахмурился. Кажется, все-таки разговоры о наставнике разбередили его душу сильнее, чем он хотел показать. Анаис поняла, что момента лучше для ее плана, чем этот, уже не настанет. Она встала и отставила чашку на каминную полку, приблизилась к недоуменно вскинувшему глаза Антуану. Присела у его кресла, заглядывая в глаза ему снизу вверх. Ласково и нежно коснулась его ладони.
— Мне действительно не стоило заводить этот разговор. Я же вижу, он огорчил вас!
Антуан встал, вынуждая и Анаис подняться. В руках он все еще держал чашку с вином.
— Не стоит извиняться, Одетт, — в его глазах отражался огонь в камине, и его блики завораживали Анаис. — Разговор с вами стоил пары неприятных воспоминаний.
— Я все равно должна извиниться, — тихо и решительно вымолвила девушка и, поднявшись на цыпочки, осторожно поцеловала мага в уголок губ.
Когда она отстранилась, чувствуя, как полыхают щеки и уши даже сквозь холодную пелену от зелья, маг уже справился с удивлением. Он опустил ресницы и, набрав в рот вино, склонился к Анаис, нежно коснулся ее губ.
Ты сама начала эту игру, сказала себе девушка, не чувствуя ничего, кроме стыда и смущения, так продолжай играть и не смей менять правила.
И она приняла поцелуй, и разделила с магом этот глоток вина, от которого по языку тут же пробежали мелкие искорки, а в голове приятно зашумело. Целовался маг так, что в груди разгоралось тепло даже против воли Анаис, а колени подкашивались. Столько нежности, столько страсти в нем было, что девушка с готовностью подчинилась его напору и разделила с ним его чувства.
Когда Антуан, наконец, оторвался от ее губ, зрачки у него расширились, а дыхание стало медленным и тяжелым. Грубо отшвырнув чашку прочь, он притянул к себе девушку, обнял ее, одновременно крепко и ласково. Ловкие пальцы пробежались по мелким застежкам на ее спине, и ей тут же стало легче дышать.
Анаис вцепилась в плечи мага, царапнула шерстяной жилет. Металлические пуговицы выскальзывали из ставших неуклюжими пальцев, но она оказалась настырней, и маг, дернув плечами, скинул жилет на кресло. Антуан помог ей стянуть верхнее форменное платье, с шорохом пронеслись мимо лица юбки, растрепав и без того непослушные волосы, и Анаис осталась в одном нижнем платье, тонком, просвечивающем. Сквозь нежную ткань в свете огня было видно молодое крепкое тело, в треугольном вырезе мелькнули выступающие ключицы, и маг с тихим стоном припал к ним губами. Нежными поцелуями он покрыл ее тонкую шею, поднялся к ушку, зашептал, жарко и нежно:
— Милая, прекрасная Одетт, что же ты делаешь?
Анаис не ответила. Чужое имя холодком отозвалось в груди, отрезвило, но не заставило отступиться. Ей уже было все равно. Слишком длинная, слишком страшная, слишком сложная неделя, и ей нужен был кто-то, в чьих объятиях она могла бы спрятаться от мира — хотя бы и на одну ночь.
Хотя бы и для того, чтоб найти доказательства вины этого человека.
У него были горячие руки, нежные и настойчивые. Сквозь ткань нижнего платья он ласкал ее грудь, продолжая нашептывать что-то страстное; Анаис не слушала. Ее руки ловко избавили его от рубашки, требовательно дернули за пряжку ремня.
Он отстранился на мгновение, внимательно посмотрел на нее черными из-за расширившихся зрачков глазами, в которых полыхало дикое, темное пламя, совсем не похожее на мягкий огонь камина. Он коснулся ее лба своим.
— Как пожелает леди, — хрипло выдохнул он ей в губы и улыбнулся.
И было в этой темной, властной улыбке что-то такое, что на мгновение Анаис пожалела о своей игре. Но было уже поздно.
Он грубо рванул платье, и тонкая ткань с треском порвалась, обнажая белое тело. Антуан с глухим рычанием впился укусом в плечо девушки, но стоило ей вскрикнуть от боли, как отпрянул, осыпал поцелуями, шепча сбивчивые извинения. Он легко подхватил ее на руки и уложил на кровать и замер над ней на несколько моментов, любуясь, как ее кожа почти светится в полумраке комнаты.
