А у нас в основном кулаками и корпусом.
– Эта техника создана для защиты, основана на пяти принципах: учтивость, терпение, непоколебимый дух, самоконтроль, честность. Вот, ты, сколько лет обучался своей технике?
Тимур задумался. – Нууу, сколько себя помню, все время дрался на кулаках. А ты?
– Да? С самого детства? Я семь лет обучался у лучших мастеров… А хорошо бы нам потоптаться между собой, как думаешь?
– Отличная идея! Давай после завтрака на пробежку, а потом померяемся силами, ага? Девушки, наверное, за водой пойдут, нам никто не помешает.
***
– Ольга, ты платок накинешь тот, что тетя Мариам тебе дала?
– А у меня есть варианты?
– Конечно, вот, мой бери, и еще шаровары, ты платьице свое оставь, пока, а то нас неправильно поймут. Если я в другую местность выезжаю, то могу одеваться, как захочу, но лишь ступив на родную землю, сразу платок на голову и на плечи. У нас так принято, почти закон, и его придерживаться надо.
Девушки примеряли наряды перед небольшим зеркальцем.
Для кого наряжалась Оленька, сравнивая изящную, словно тростинка, фигуру подруги, со своей, боле плотной? Для мужчины? А вот и нет… Она давно заметила, что если ее наряд оценила женщина, это намного весомее, чем комплимент мужчины. И все же, на данный момент, она чувствовала уколы ревности, уж больно хороша была Гюль Бике. Высокая, статная, и одновременно такая домашняя, мягкая, уютная. В ней удивительным образом уживался твердый характер, и особая женственность, которая выражалась в грациозной походке лебедя, в повороте головы, в плавных движениях сильных рук.
– Ну, что, двойняшки? – заглядывая в зеркало, смеялась Оленька. Обе надели черные платья, с серебряными украшениями на груди, на головах красовались белые шелковые платки, которые излучали не только чистоту и невинность, но и особое ощущение радости.
– Да у нас все так одеваются, выделяться не будем, – ответила Бике, подавая Оленьке медный, пузатый, до блеска надраенный кувшин, как будто сошедший с картинки из восточных сказок.
Дорога к источнику была неровной, каменистой, и, очень кстати пришлась обувь без каблука из гардероба Гюль Бике.
Наполнив свой кувшин, такой легкий, когда он был пустым, Оленька теперь пыталась закинуть эту тяжесть за плечо, но он упорно не хотел там оставаться, и все время соскальзывал, и норовил утянуть за собой неумелую хозяйку. Она хохотала и сердилась, пытаясь выполнить подсказки подруги, и настолько была поглощена этой процедурой, что почувствовав, как кто-то со спины засовывает ее в мешок, продолжала смеяться, думая, что это очередная шутка. Но услышав испуганный, пронзительный крик Гюль Бике поняла, что забавам пришел конец.
Глава 16.
«Похищение». Кавказ. Горы. 1925 год.
– Ты, что сломал ее? Идиёт! А ну, посмотри, может, жива еще?
Оленька почувствовала прикосновение холодных пальцев к своей шее, но не открыла глаз. В голове звенело, в горле стоял болезненный ком, хотелось сглотнуть.
– Жива, в обмороке, наверное. Брыкалась сильно, прости, князь, не рассчитал, кто же знал, что она такая хлипкая…
– Зачем обеих притащил, собака? Ты, что, ослеп, не видел, что она кяфирка*?
Послышались удары хлыстом. Очень хотелось посмотреть на этого «князя», который обладал таким грозным, и так красиво рокочущим голосом. Она слышала рассказ Тимура о нем, и возможном похищении. Но еще не время, сосредоточив все свое внимание на поврежденной гортани, она увидела справа крохотную трещинку, что кровоточила. Это хорошо, слизистая довольно быстро заживает сама по себе, а поработав с ней, и следа не останется, и она принялась за «штопку».
Человек уникален по своей природе, в нем заложена программа самовосстановления, и подобная ранка заросла бы сама собой за два, три дня, но в данной ситуации Оленьке предстояла работа, которая потребует активации всех ресурсов организма. Отвлекаться даже на незначительные раздражители никак нельзя, необходимо срочно привести себя в порядок.
– Нет!?! – возмущенно гаркнул князь, и его голос несколько раз ударился о стены, и эхом затих под сводами потолка.
В пещере мы, что ли, – подумалось Оленьке, она наконец-то свободно вздохнула, и открыла глаза.
Да, это была пещера, не рукотворная, а скорее сотворенная самой природой. Закопченный сводчатый купол, каменные стены, на которых плясали языки пламени от факелов, что держали восемь мужчин, благодаря которым было светло как днем, тогда как вход в пещеру был заслонен, нависающим обломком скалы.
Как та самая скала, над Гюль Бике нависал, по всей видимости, князь. Белая папаха и белая бурка, накинутая на плечи, касалась пола, черный хлыст, которым он тыкал в девушку, горделивая осанка, все говорило о том, что это князь Абул. Поначалу, ей показалось, что он стоит на коленях, но потом поняла, что господин очень маленького роста.
– Ты знаешь, что тебе отсюда одна дорога, или ты войдешь в мой дом невестой или ты будешь навсегда опозорена. Ты знаешь наши обычаи: «На той, что уже трогали чужие мужчины», никто не женится. Знаешь? Отвечай!
Гюль Бике сидела на корточках, спрятав лицо в колени, плечи ее дрожали, она молчала и только мотала головой.
– Эй, ты! Абул! – воскликнула Оленька, поднимаясь с каменного пола. Языки пламени на стенах тревожно задрожали, князь застыл на мгновение, затем медленно развернулся и вперил удивленные, широко поставленные ярко голубые глаза, на кяфирку, что посмела открыть рот.
Это был рыжий красавец. Идеальной формы нос с горбинкой, резко очерченные пухлые губы, рыжая клиновидная бородка удлиняла форму лица. С него бы портреты писать, подумалось Оленьке. Но ей достаточно было секунды, чтобы за властным и жестоким взглядом, увидеть неуверенность в себе и невольную робость от осознания собственной ущербности.
В три года, совсем крошку, отец впервые посадил сына на коня, и Абул полюбил, полюбил со всей страстью кавказского мужчины, этих огромных, умных и таких красивых животных. Благородная, изящная осанка, длинная лебединая шея, крупные глаза и идеальной формы уши. Ахалтекинский жеребец навсегда поселился в сердце и душе маленького Абулы, да так, что не осталось места для любви к женщине. В двенадцать лет, когда его сверстники уже самостоятельно взнуздывали и запрыгивали на лошадь, его все еще подсаживали слуги. В двадцать лет он уже делал это самостоятельно, благодаря сильной воле и упорным тренировкам. У него уже были свои табуны, отары, и он жёсткой, а иногда и жестокой рукой правил своим хозяйством, развивая и приумножая богатство, доставшееся ему по наследству. За малейшую провинность батрак был бит, в присутствии хозяина, который не сходил с гарцевавшей лошади, и за его спиной всегда стояли восемь или десять нукеров*. Власть над людьми доставляло ему еще одно удовольствие в жизни. И, только тень на его лице говорила о страдании, его рост так и не поднялся выше метра пятьдесят, как, впрочем, и у его отца и деда.
Занимаясь разведением чистокровных пород лошадей, он пришел
