— Думаю, это возможно, — по-деловому отвечает генерал. — Алан и Сьерра будут сопровождать вас до самой Нимфеи и обратно. Молитву, или как там её, проведёте на крыше, вдали от камер, так, чтобы вас не видела ни одна душа. Ясно? В остальное время я должен быть уверен, что землянка не выходит из квартиры. Я не буду приставлять солдат к твоей двери, потому что у меня нет людей, которым я мог бы доверить этот вопрос. Но не сомневайся: стоит только тебе… — начинает Бронсон, то я решаю, что немного самоуверенности не повредит, и говорю убеждённо:
— Я помню, что отвечаю за неё головой.
«И если что-то пойдёт не так, то вы лично прикончите меня до того, как вас найдут», — я не забыл слова генерала, но удерживаюсь от того, чтобы повторять его пламенную речь полностью.
Генерал кивает с довольным видом, и уголки его губ приподнимаются в подобие улыбки.
— Мы сделаем землянке куар-код, а тебе внедрим датчик слежения.
— Разумеется, — с готовностью соглашаюсь я, боковым зрением замечая измученное выражение лица Алана.
— Сделай так, чтобы землянка вела себя, как мы, и не привлекала лишнего внимания. Операцию проведём спустя несколько дней в Шахте.
Приходится моргнуть несколько раз, чтобы выражение лица осталось равнодушным.
А генерал-лейтенант, не веря ушам, оказывается настолько ошеломлён, что на этот раз не успевает взять себя в руки.
— В Шахте?! Речь о притоне для виртуальных наркоманов?!
— И не только о них, — снисходительно отвечает Бронсон, словно и не замечая состояния, в котором находится его генерал-лейтенант. — Территория Оскара Флореса нейтральна. Это идеальное место. Камеры динатов там не действуют, как и их законы.
У меня тоже приоткрывается рот, но я молчу.
Шахта.
Её владелец — Оскар Флорес — предприниматель, который вот уже много лет умудряется находить баланс между всеми силами — простыми гражданами Тальпы, динатами и даже пчёлами. Его цель — выигрыш и прибыль. Зарабатывать у него получается отлично, и он щедро делится добычей с простыми людьми, правительством станции и даже нелегалами. Однако усидеть на разных стульях одновременно невозможно, однажды ему придётся сделать выбор, а торговец есть торговец. Довериться ему означает приговорить себя самого к смертной казни.
— Законы динатов там не действуют, — Джонс повторяет слова генерала, а потом добавляет: — Равно как и законы здравого смысла. Что помешает повстанцам похитить светлячка?
— Не забывайся, генерал-лейтенант, — предупреждает Бронсон скорее свысока, нежели угрожающе. — Мы сможем установить видеокамеры так, чтобы динаты не имели о них ни малейшего понятия, — продолжает генерал оживлённо.
— Для этого потребовался бы гений, который к тому же умеет держать язык за зубами, — с ехидной улыбкой и печальным взглядом произносит Алан так, словно разговаривает с пятилетним ребёнком.
Я начинаю опасаться, что Джонсону действительно не сойдёт с рук подобный тон, но Бронсон отвечает, ничуть не смутившись, даже с достоинством и таинственной улыбкой:
— Такой человек есть. Один из нелегалов. И он уже в деле.
Возникает долгая пауза, после которой Алан неестественно смеётся и говорит:
— Ещё скажите, что речь о Даниэле Связисте, которому якобы удалось выбраться из Хранилища, где погибли сотни людей, а теперь он скрывается от правительства в Стеклянном доме, у нас под носом, и никто не может его поймать.
Когда генерал-лейтенант переводит дух после страстной речи, лицо Бронсона будто светится от радости.
— Даниэль — это далеко не миф, — говорит он со значимостью. — Это вы не можете его поймать. Не я, — произносит генерал с превосходством.
Сохранять на лице маску безразличия становится всё сложнее. Мы с Аланом невольно переглядываемся так, как делали это миллион раз, когда понимали друг друга без слов. Правда, это было очень давно.
— Что вы хотите сказать? — мягко спрашивает генерал-лейтенант, не сводя с Бронсона взгляда.
— Некоторое время назад я предоставил ему кров над головой и безопасность. Он будет нашим первым союзником. В дальнейшем сотрудничество с нелегалами будет предполагать переговоры, тесный контакт и в итоге… — генерал замолкает, явно подыскивая слово, — некоторую степень доверия.
Алан с шумом выдыхает.
— Или ты уже передумал? — спрашивает Бронсон.
В мою голову впервые приходит мысль: как Джонс вообще оказался участником этого проекта?..
Алан молчит, а генерал заявляет с победоносным выражением лица:
— Отчаянные времена требуют отчаянных поступков, — а затем он вдруг обращается ко мне: — Парень, — генерал делает многозначительную паузу, — сам понимаешь, что стоит на кону. Двадцать четыре часа в зоне доступа. Пусть берегут тебя небеса, если ты не ответишь мне с первого же гудка.
Мы смотрим друг на друга долго — настолько, что я начинаю видеть каждую линию старого шрама.
— Спишь ты, ешь или заперся в душе, мне всё равно. В любой момент я должен услышать твой голос и оценку обстановки. По первому требованию ты везёшь землянку туда, куда я скажу, и делаешь то, что я приказываю.
Бронсон прищуривается, приближаясь ко мне вплотную, и произносит шёпотом:
— Я сдержу слово, которое тебе дал. Не сомневайся, в Эпицентре у меня есть влиятельные друзья.
Второе вполне возможно. В первом очень и очень сомневаюсь. Но в ответ на слова генерала я медленно киваю.
— Не будь Даны, я бы ни за что не решился с тобой сотрудничать, — признаётся Бронсон, понижая голос. — Но тебе есть, кого терять. Так что не забывай, — генерал произносит эти слова едва ли не участливо. — На ней тоже отразится, если вдруг что пойдёт не так.
В моей груди поднимается ураган при мысли о рыжеволосой девушке, одно воспоминание о которой каждое утро заставляет мне встать и кровати и прожить на этой проклятой станции ещё один день.
— Я помню о ней, — таинственно произносит Бронсон и похлопывает меня по плечу. — Ты тоже не забывай.
В горле клокочут слова, но я сглатываю, не позволяя им вырваться.
Я знал, что так будет.
— Раз ты готов, завтра утром действуй, — велит Бронсон. Я уже собираюсь уходить, как он вдруг произносит: — Мы ещё поговорим.
При мысли, что придётся вновь сюда спускаться, начинает тошнить.
— Я знаю, что ты работал всю ночь. Удалось что-то выяснить?
Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос. Усилием воли заставляю себя кивнуть. Глаза Бронсона вспыхивают.
— Отлично, — довольно тянет он. — Пока ты свободен.
Я направляюсь к выходу, иду медленно, как в тумане, а когда открываю дверь, наталкиваюсь на убийственный взгляд Сьерры.
— Ты совсем не изменился, — сообщает она разочарованно и поспешно входит в кабинет.
Как только за мной закрывается дверь, я слышу восклицания майора:
— Папа, ты сошёл с ума! Довериться Дэннису Рилсу! Ты забыл, кто его отец?! У тебя нет ни единого рычага управления. Зачем ты это делаешь?! Ты погибнешь… — вдруг добавляет девушка очень тихо и жалобно.
— Только если проиграю, — раздается спокойный, но уверенный ответ. — Если мы заключим союз с мятежниками, то поймём, кто лидер повстанцев, и, возможно, как стать светлячками. Мы соберём в своих руках козыри. А победителей не судят. И ещё победители неприкосновенны. Все будут считаться с Третьим крылом… — генерал замолкает, а потом говорит гораздо тише, так, что до меня едва доходит смысл сказанного: — Мне невозможно надоело, что в Четвёртом крыле погибают наши парни. Эпицентр не отправляет на войну своих людей — он посылает моих…
Ньют Оутинс был чертовски прав.
Я больше не различаю слов, потому что в левом ухе звучит уже знакомый голос:
— Приём. Эпицентр ждёт твоего решения. Каков будет ответ?
Напряжённо осматриваясь, я мысленно решаю, что это чертовски дурная идея — звонить мне, когда я в Бункере.
— Линия закодирована, не волнуйся, — вторя моим мыслям, насмешливо замечает собеседник.
Я невольно сжимаю кулаки.
— Как тебя зовут? — спрашиваю тихо, выходя в общий зал и чувствуя на себе взгляды солдат генерала.
