свист, чувствую кожей холодный напор. Но нет. Если только в воображении.
Деймос однажды рассказал старую семейную байку о том, что ветреный день принес какому-то из его пращуров небывалую удачу: порыв с корнем выдернул забор у дома и открыл спрятанный под ним клад. И якобы с этих пор потомки завели обычай прогуливаться в часы урагана, ожидая какого-нибудь приятного сюрприза.
Странная байка, похожая на сказку. Больно теперь вспоминать о ней. Больно вообще вспоминать о Деймосе. Слезы и чувство потери душили, стискивали сердце, но абстрагировалась от них, словно заперлась, закрылась.
Лучше подумать, сопоставить, проанализировать.
Иоданир сделал это с ним. Не имела понятия, откуда это знала, но я могла поклясться всем, чем угодно: это он.
Каким образом? Вероятно, тем же, каким выбил из уны Вирону. Тем же, каким не единожды воздействовал на меня вне слияний. Да и на членов своей группы. Такое удачное давление на нужные точки, тонкая манипуляция ведь не результат интуиции и тщательно собранной информации. Не может быть только им.
Теперь все сошлось. Ярко осветилось вспышкой, которая смела покров отвлечения, мешавший разглядеть важные детали, сложить их в одно целое.
Защиту ди-чипа нельзя взломать, но разве сама не исключение из правил, сама не достигла невозможного? Разве сама не была свидетелем, как он вскрыл щиты тех отщепенцев, загородивших нам выход к центральному верхнему пассажу?
Устройство такой мощности Дель-Эксину пока неизвестно, пока придумали лишь способ блокировки от дара третьего уровня. Для менталиста четвертого уровня щиты как тонкая перегородка. Достаточно применить усилие, чуть сдвинуть в сторону, и тебе открыты мысли, воспоминания и цели. Ты можешь перебирать их, изучать, управлять, жонглировать как угодно, маскировать одно и подсвечивать другое. Чтобы у твоей жертвы все никак не складывалась головоломка, не находилась разгадка. Или чтобы она выполнила задачу, поставленную тобой.
Это сильный дар, которым не мог не восхищаться Деймос, он и восхищался, завидовал. Это неограниченные власть и доминирование, которых нельзя не бояться. И Лейда боится.
А я?
Восхищаюсь. Боюсь. Заражена и поглощена всем этим. Хочу все и больше ничего не хочу.
Я давно ощущаю себя в ловушке, в гробу из того памятного трипа, на глубине полтора метра под землей. Сначала его стенки и неотвратимость судьбы фантастическими, хитро сплетенными узорами-образами украшала борьба за выживание, за сохранение личности и права быть ею, потом — ненависть, неприятие, оттачивание навыков двуличия, затем самое яркое и чудесное — любовь, пусть и созданная синдромом Керчепина, но от этого не потерявшая ни крохи своего света, ставшая еще дороже оттого, что на самом деле просто не способна испытывать ее, нуждалась в том, чтобы ее в меня вложили. Теперь голоэкран погас, картинки перестали сменять друг друга, отвлекать и очаровывать, я очнулась. И поняла, что нужно выбираться. Плохо то, что устала, слаба и невероятно сильно желаю избавиться от боли.
Отвернувшись от прозрачной стены, я судорожно вздохнула, механически вытерла совершенно сухие глаза и быстрым шагом направилась в корпус общежития.
Нельзя о таком молчать. По нашей с ним вине умер человек. Друг. Раскрыв его тайну, я раскрою и свою, ведь мы вместе. Погубив его, погублю и себя. Готова к этому?.. Да. Хочу, чтобы больше не было этой боли, этого могильного холода, этого почти физического чувства подавленности.
Но сначала — удостовериться. Получить точные ответы на вопросы.
Дверь в его комнату сдвинулась, как только оказалась перед ней, не потребовалось стучать. Он ждал, знал, что я приближаюсь, понимал, что разговор неминуем. Подпирал плечом стену у входа. Полностью одет. Оглядела ту самую необычную форму с золотисто-зелеными нашивками и эмблемой «Пикса три». Встретилась с серебристо-серым отрешенным взглядом, словно смотрящим сквозь меня. Значит, сосредоточен на даре. Пытается определить, насколько серьезно я настроена?
Безысходность. Она имеет противный до тошноты вкус, скручивает душу безумной болью и яростью.
— Ты им ничего не сказала, — тихо проговорил Нир, неотрывно глядя на меня ставшими нормальными глазами.
Стиснула зубы, сглотнула ком горечи.
Он сделал это, сделал…
— Не сказала, — произнесла шелестящим эхом.
Он подошел близко, сократив между нами расстояние. Долгое мгновение мы жадно смотрели друг другу в лицо. Возможно, в последний раз… И не могла не любоваться им, каждой отточенной чертой, каждой крохой силы, которая чувствовалась в нем: в движениях, позе, выражении глаз, даже дыхании. Это завораживало, восхищало, покоряло. И поняла наконец, как кто-то настолько красивый может быть настолько же чудовищным. Это закон природы, которая всегда ярко отмечает настоящего хищника. И это закон милосердия для жертвы, которая, умирая в муках в его когтях и зубах, не может не упиваться такой мощью, будто наркотиком, забывает о боли в экстазе.
— Я не намерен оправдываться, — он нахмурился, между бровей появилась упрямая складочка. Шагнул еще ближе, добавил уже мягким тоном, наклонившись, удерживая мой взгляд своим, пронзительным:
— Но нужно объяснить, чтобы между нами ничто не стояло. Я сделал то, что должен, Мия. Сдержал свое слово и позаботился о тебе. Уничтожил угрозу. Он стал очень опасен. Его желание отомстить мне далеко зашло и имело все шансы осуществиться. В какой-то мере я сам оплошал, заигрался, допустил это. Было интересно, на что он способен. Вот и проверил. А он каким-то образом сумел привлечь на свою сторону Идена, я не знал об этом. Узнал слишком поздно. Вместе они стали копать и нарыли… многое. Идена похлопотал, чтобы разбирательство возобновилось и вышло на уровень выше, не было просто внутри уны. Густов помогал. Доставал доказательства, свидетелей, в некоторых случаях и стараться не пришлось, многое находилось у него под носом, поскольку раньше мы были единицей. И я бы спустил ему то, что он расковырял мою защиту, открыл то, что не должен был, воздействовал, спустил бы помешательство на своей мести, но этот ублюдок посмел полезть к тебе. Настроить тебя против меня! Это все решило в конце концов. Мия, это…
Хотел коснуться меня, но я вовремя отпрянула, отступила в сторону. Иоданир шагнул следом, в глазах полыхнули бешенство и обида. Закрыла лицо ладонями, не желая его видеть.
Рациональный поступок, да. Смерть оборвала противостояние, поставила в итоге точку. Которая обнажила всю жуть и пустоту. Такое нельзя принять. Нет.
— Как ты узнал о нашей встрече? Нас никто не видел…
— Он написал мне о ней. Похвастал, что ты доверяешь ему теперь больше, чем мне. Что он тебе отдал?
Прикусила губу, испытывая новый накат боли. Как же устала быть игрушкой, заслонкой, инструментом, собственностью. Как же устала разгребать обломки и землю этой могилы, проще сдаться…
Встряхнувшись, заставила
