себя поднять голову, собраться, снова посмотреть Тэппу в глаза.
— Микроноситель с записью разговора Идена и Чен.
Нир прищурился, на миг задумываясь.
— Они говорили обо мне, о синдроме Керчепина. О Вироне Вурк, — пояснила, облизав губы. И выдохнула:
— И теперь хочу услышать все от тебя. Все, Иоданир.
Готова к этому?
Он вздохнул, на мгновение отвел глаза, отпустив мой взгляд, устало потер лицо. Наконец, словно собравшись с мыслями, кивнул.
— Хорошо. Услышишь.
— Я давно перешагнул третий уровень. Еще в шестнадцать. Единственный человек, который об этом знает, мой отец. Без него я не смог бы обходить постоянные проверки. Лейда… Думаю, догадывается. Но свои догадки пока хранит при себе, что умно по меньшей мере. Теперь вот узнала и ты.
По позвоночнику поднимался холод, парализуя. Совладала с приступом дрожи.
Не только Лейда догадалась, Деймос тоже… «Он просто не может иначе жить и действовать. Он урод и чудовище. Требовать, чтобы он подчинялся законам страны и вообще человеческим, нельзя». Деймос понял и приготовился пустить в ход этот козырь. Что тоже ускорило развязку.
— То есть ди-чип…
— Я не настолько всесилен, — с ироничной усмешкой в уголке рта Нир покачал головой. — Это словно шум за стеной. При желании и концентрации я могу прислушаться к нему, вычленить нужное мне. При еще большем желании и концентрации — воздействовать так, словно нет никакого чипа. Взломать или уничтожить защиту, конечно, отнимет время, сожрет резерв, но вполне выполнимо. То же и с ментальной защитой, в некоторых случаях ее «стенки» для меня такие же тонкие, как у мыльного пузыря, в некоторых — монолиты, в которых приходится долго создавать щели. На Вирону у меня ушло не больше полутора минут, элементарное внушение. С Густовым я работал несколько часов.
Меня передернуло. То есть все практически беззащитны, доступны, открыты.
Это дар и проклятие одновременно. Это соблазн и сумасшествие. Это совершенство и страшная угроза.
«Знаешь, почему сильных менталистов, таких, как Нир, не осталось? Их уничтожают, Мия. Эти суки до того мощные, что просто опасны»…
— Что касается тебя… Все, что чувствовал… чувствую к тебе, не поддается контролю. Единственное, с чем не способен совладать, и это… упоительно. И я невольно с того самого первого нашего разговора давил и делился. И даже если бы хотел, не смог бы остановиться, такова изнанка силы. Но я не хотел. И ты не хотела, иначе бы синдрома не было. Ты была внутри моего сознания, Мия, и знаешь, что не причинял и не причиню тебе вреда. Никогда.
— Нир, — приблизилась к нему, всматриваясь в мрачное, напряженное лицо, внушая, — ты же понимаешь… Так нельзя. Это… неправильно. Я не сказала, но должна сказать им. Обязана. Это просто нужно прекратить…
Так сильно хотелось его коснуться. Внутри пекло и разрывало душу от осознания: это последние наши мгновения…
— И ты пришла ко мне, — констатировал он тихо, с нежностью в глазах двумя пальцами, не коснувшись кожи, убрал выбившуюся из прически прядку, мягко, мимолетно улыбнулся.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сама обо всем догадалась, когда обдумала все услышанное. Но пришла ко мне. Задумайся почему?
Покачала головой. Нет, пусть не путает меня. Не смеет переводить тему. Зажмурилась.
— Это просто нужно прекратить… Я больше не хочу этого дерьма. Деймос мертв. Все рассыпалось…
Молчание. Нир вздохнул, жестко ответил:
— Тогда тебе придется выбрать, Карамелька. Сейчас и здесь. Остаться вместе и разделить все, сохранить все в тайне или…
— Или ты убьешь меня? — застыла в неверии.
— Да. Я уйду следом, Мия. Потому что без тебя все это потеряет смысл. Снова превратится в скучную, убогую кучу мусора, на вершину которой я по иронии судьбы залез, в силах ей управлять, но зачем? Без тебя мне ничего не нужно. Без тебя нет цели, нет воли. Дело не в тайне, нет. Не в разоблачении и последствиях. Мне срать на них. Дело абсолютно в другом. Дело только в тебе, слышишь? Ты хотела лучшего. Хотела чего-то другого. Я готов дать тебе все это и даже больше. Все то, о чем мечтаешь. Все, что попросишь. Я могу… и хочу. Просто останься рядом. Я мог бы заставить, ты знаешь, но я прошу…
Какая жуткая правда. Относящаяся и ко мне. Словно погребла под собой. Придавила, заставив задыхаться, обездвижив.
Он коснулся моего запястья, мягко обхватил его горячей ладонью, и я вдруг осознала, что буквально заледенела. И остро нуждаюсь в тепле. Ощутила, что совершенно ослабла, едва держусь на ногах. И мне необходима опора. Задрожав, не удержалась, судорожно всхлипнула, из глаз выкатились слезы. Затрясла головой, пытаясь подавить их.
Решение было очевидно. Но впервые в жизни не смогла его принять. Сказать то, что должна была. Произнести: «Я выбираю не тебя»…
Не смогла. Не сегодня. Возможно, никогда…
Он поймал ладонь другой моей руки, делясь жаром, притянув ближе. И, не сдержав рыдания, прильнула к нему, уткнувшись лбом в плечо. Ведь он прав. Я не пошла к Литу Идена, не пошла в кабинет 14/79. Я пришла к нему. Почему? Потому что и раньше так делала. Приходила именно за этим: за спасением, за теплом, за утешением, за уверенностью, за силой. За самой собой. Приходила словно в надежное убежище…
На самом деле мне не нужны были ответы, мне нужен был Иоданир.
— Так нельзя… Все равно они узнают. Ты попал на камеры… — зашептала, крепко обнимая за шею и позволяя с силой обнять себя в ответ, стиснув талию, спину. Согревалась и тряслась от напряжения и озноба, от слабости.
— Никто ничего не узнает, — его горячее дыхание тревожило висок, макушку, тихий, успокаивавший голос дурманил, прогоняя горечь и чувство опустошения. — Между данными с камер и данными с его сирса, они выберут последний. А он покажет, что Густов был погружен в сон. Несчастный случай. Никто не виноват.
— Ты… виноват, — сглотнув слезы, подняла на Нира взгляд, уцепилась за ворот формы. Губы дрожали.
— Ты тоже, — шепнул и, быстро скользнув по щеке рукой, стерев большим пальцем дорожки влаги, зарылся в волосы, накрыл мой рот поцелуем.
Мгновенно отозвалась, жарко ответила, как будто только этого и ждала все время. Задохнулась, пронзенная энергетическим разрядом. Обхватив голову, он застонал в мои губы, раскрыл их, углубляя поцелуй. И ничего не осталось, только безумное, дикое желание, только ощущения, только сладостно болезненная потребность. Только мы вдвоем.
Рывком Нир сдернул с меня пуловер, рванул застежки блузы. Вернулся к губам, жадно и почти грубо лаская грудь через белье. Разжигая в себе и во мне неодолимое вожделение. Мы до острой боли
