Мне захотелось как можно быстрее убежать отсюда подальше. Но вместо того чтобы уйти, я за крыла за собой разбитую в щепки дверь и прикусила дрожащие губы. Останься, останься, Элеонора. Моя нога наткнулась на железный кол, покатившийся с металлическим звоном по полу.
— Почему? — прошептала я.
Схватившись рукой за живот, он закачался. Лихорадка? И воспринимает ли он меня вообще? Я набралась храбрости и придвинулась к нему. Последняя попытка.
— Бежать отсюда, бежать, бежать…
И вдруг страшный приступ кашля сотряс все его тело. Хватая ртом воздух, он пытался остановить кашель. Я протянула руку и, не прикасаясь к нему, попыталась разрушить стену вражды, которую он снова воздвиг между нами. В этот самый момент он повернул голову и зло посмотрел на меня.
— Если вы не отпустите меня, я буду вынужден нарушить свое слово и покинуть вас против вашей воли. Но сначала от моей руки умрет он, а перед тем как испустить последний вздох, сможет взглянуть мне в глаза — в мое лицо взглянет niđingr![36]
Я поспешно убрала свою руку. Не говоря ни слова, мы смотрели друг на друга. Его гнев утих, выражение лица смягчилось, и глаза его стали опять такими голубыми, что мое сердце беспричинно забилось.
В какое-то мгновение его пальцы, дрожа, коснулись раны на моем лице. Потом он сжал кулак так, что жилы выступили на его предплечье и проснулись, ожили отвратительные змеи. Четыре кровоточащие красные царапины пересекли его тело. Он посмотрел на них, потом на меня, а потом вновь на свою руку, будто не веря, что мои пальцы оставили там свои следы. Мужество и решительность покинули меня. С чего и как мне начать разговор? Господи, помоги мне… Вот моя мать знала бы, что ей делать. Она всегда находила правильные слова и играючи могла охладить горячие мужские головы. Глубокая печаль пронзила мое сердце, когда я вспомнила о ней. Но здесь была я, ее неудачливая дочь, отвратительная, оборванная и неловкая, как деревенская девушка…
— Скажи мне, что здесь произошло, — вырвалось у меня, когда я пыталась проглотить вновь подступившие слезы.
Он опять отвернулся к камину.
— Ваш высокочтимый святой отец отравил собственную собаку. Она сдохла, сожрав мой ужин. О боги, Элеонора, это стоило бы мне жизни… — Голос его затих.
О все святые, не оставьте меня своею милостью. То была не фантазия. Баночка с порошком. Око за око, зуб за зуб… Еще несколько часов назад он называл Эрика бесчестным, отбирающим жизнь человеком, не задумывающимся при этом ни о чем. Не веря этому, я провела рукой по волосам. Бог мой, мне кажется, что Эрик со своей языческой душой был более свят, чем этот слуга Господень, не нашедший ничего лучшего, как лишить своего противника жизни таким подлым, мерзким способом.
Он мог бы быть отравлен! Как его брат в другой жизни — отравлен. Слово, казалось, отскакивало от холодных стен госпиталя, кружась вокруг трупа собаки, случайной жертвы коварного преступления…
Внезапно он вскинул руку и начал, как обезумевший, бить кулаком по камину.
— Юнглинга убивают не так! — Он вновь обернулся. — Я сейчас пойду и сделаю то, что должен сделать. И никто не остановит меня, графиня…
— Эрик, останься…
— …и вы тоже. Никто. Он должен умереть!
— Эрик, нет, пожалуйста, оставь нас…
— Он попытался убить меня сзади, со спины! — крикнул он мне и резко отбросил мою руку. — Вы не сможете запретить мне отомстить за это!
— Ты не можешь пойти на это… не должен убивать его…
Он схватил меня за плечи.
— Meyja, вам этого не понять. Он решил убить меня из-за угла, предательски… Яд! Яд вместо честной битвы… Элеонора, это змеиная яма, я должен убить его, мне абсолютно все равно, что будет потом! Моя честь или то, что от нее осталось, требует этого — он должен умереть!
— Ты не можешь рассчитывать на честный бой. Они убьют тебя, Эрик. Не жди от них жалости. Ты язычник, варвар, для, церковников ты значишь меньше, чем зверь, — ничего!
Как два противника, мы смотрели в глаза друг другу, с жадностью ожидая, кто сдастся первым.
— Ну вот, вы же сами сказали: моя жизнь никого не волнует. Er æat likast at lidin se min orlog. Но я постараюсь многих забрать с собой на тот свет, — сказал он пугающе спокойно. — Не надейтесь, я умру не один!
— И даже если я убедительно попрошу не ходить? — Я освободилась от его рук и отошла на шаг назад. — Я боюсь за тебя.
Вместо ожидаемого гнева воцарилось молчание. Казалось, он боролся с самим собой.
— Один, прокляни меня, если я прислушаюсь к просьбе женщины. — И зло сверкнул в мою сторону глазами.
Я была вынуждена выдержать этот взгляд. Мы молча сели, глядя в глаза друг другу. Почти физически я ощущала, как исчезает напряжение, которым до этого момента было буквально наполнено помещение. Тишину не нарушало ничто, кроме шума деревьев на ветру и барабанящего по крыше дождя. Казалось, что даже непогода решила передохнуть, — гром гремел уже как-то нерешительно. И я почувствовала, что Эрик тоже успокоился. Буйство его спало, тихо ускользнуло через потайные ворота. Остался лишь смертельно усталый человек, лицо которого от боли и жара стало серым, заострившимся. Мастер Нафтали смог бы помочь, но путь до него бесконечно долог.
Прошло немало времени, прежде чем я отважилась задать вопрос:
— Собака… когда это произошло?
Он протер глаза, как после долгого сна, и вздохнул:
— Собака… Она буквально вылизала всю еду и потом еще некоторое время бегала, пока не улеглась возле моего лежака. А я занимался тем, что высвобождался от пут, потому что лысый наверняка не вернулся бы. — Эрик вытянул палец так, что он хрустнул. — И вдруг животное начало скулить и кататься по полу, живот его вздулся, из пасти пошла пена… он подыхал медленно, мучительно. Я не мог смотреть на его муки. И убил его вашим ножом. — Он поперхнулся. — О боги, Элеонора, если бы вы не вышибли из моих рук эту пищу, я бы с голодухи сожрал ее до последней крошки!
Я теребила руками край одежды. А ведь когда-то я боялась встретиться с ним взглядом.
— Элеонора, я ни разу в жизни не бил женщину — никогда, поверьте мне.
Я промолчала на это. Не нужно и говорить, что я ему не верила. Люди в ярости бьют все, что ни попадется им под руку, я хорошо знала это на примере своего собственного отца. Отец. Это было совсем не то, что меня занимало в настоящий момент…
Медленно подняв голову, я увидела, как он смущенно и растерянно взглянул на меня и резко покачал головой.
— У двери… Эрик… как ты… как ты это сделал? Почему?..
— Я… eigi em ek pyrstr i lia pitt…[37] Я не мог, я ведь не хотел, — хрипло прошептал он.
