чуть стиснул меня, а я ткнулась лицом в его рубашку, пахнущую свежестью и уютом. Где-то над моей макушкой прозвучал чуть сдавленный его голос:
-- Олюшка, радость моя, ты не представляешь, как много ты для меня сделала…
Еще с минуту мы постояли, обнявшись, а потом, со вздохом оторвавшись от Рольфа, я тихо сказала:
-- Пойдем ужинать. Я зато хорошо представляю, какой ты голодный.
Пусть еда и была самая простая, но сервирован стол сегодня был фарфором и серебром. В тему пришлась и белоснежная скатерть с вышитыми краями, и небольшая фарфоровая вазочка, в которую я поставила березовые ветки с первыми пробивающимися листиками.
Конечно, на улице еще бывают и метели, и снег лежит по пояс. Но ведро березовых веток я наломала почти сразу, как мы приехали, и оставила в тепле кухни у окна, время от времени доливая воду. Сейчас ажурная зелень не только служила украшением, но и давала ощущение весны. Клейкие листочки березы пахли чуть терпковатым и нежным запахом. Рольф даже аккуратно оторвал один из них, размял между пальцами и с удовольствием вдохнул аромат.
-- Знаешь, Олюшка, это, наверное, лучший ужин в моей жизни за последние годы, – с мягкой улыбкой сказал мне муж, отодвинув тарелку.
-- Пойдем посидим у камина, заодно ты оценишь новую обивку. И подушки там очень мягкие. Кроме того, я хочу тебе показать еще кое-что.
Это кое-что было тремя аккуратными коробочками из папье-маше, выполненными по технологиям палеха. К сожалению, выбор цветов был минимальный: до лета еще слишком далеко. А самое обидное, что лака для пропитки бумаги я нашла совсем мало. И тот пришлось выклянчивать за хорошие деньги у местного столяра.
Рольф с интересом покрутил в руках легкие шкатулочки, попытался поцарапать ногтем внутренность и с удивлением спросил:
-- Что за странное дерево, Олюшка? Они слишком легкие, но кажутся довольно прочными. Не помню, чтобы в наших землях была такая древесина.
-- Это не дерево, Рольф. Как ты думаешь, их можно продать?
-- Если бы у меня были лишние деньги, я с удовольствием купил бы такое своей жене, – с улыбкой ответил он и осторожно добавил: -- Конечно, смотря сколько такая стоит.
-- Это обыкновенная бумага, Рольф. Но чтобы шкатулки получались еще красивее, мне нужны краски. И мне нужен лак. Хороший, качественный лак. Эти коробочки не боятся влаги и будут служить очень долго. Заплатил бы ты за такую серебряную монету?
Рольф задумчиво почесал кончик носа, еще раз покрутил коробочки, открывая и закрывая крышки, и спросил:
-- А сколько она стоит на самом деле?
-- Я не знаю, сколько стоит бумага. Я не знаю, сколько будут стоить краски и лаки, но в любом случае себестоимость таких изделий не слишком высока. Конечно, точно я тебе не скажу, но думаю, что вместе с работой она будет стоить около четверти серебряной монеты.
Муж как-то странно мотнул головой и затих, что-то обдумывая. Я с некоторым волнением ждала его ответа: если ему не понравится моя идея, то эту башню мы будем восстанавливать еще долгие годы. Просто потому, что разрушенное хозяйство крестьян и обнищавший город будут поглощать все доходы. А моих личных средств было, увы, не так и много. Мне очень хотелось иметь независимый от мужа источник дохода, но я понимала, что если он скажет “Нет”, то ругаться я не стану. Буду думать о чем-то другом, более привычном этому обществу.
Не то чтобы я боялась разоблачения, но даже по поводу бумажных обоев мне пришлось врать и изворачиваться. Я сказала Рольфу, что натолкнулась на эту идею в монастыре, когда случайно уронила в воду лист бумаги. Высушить его не получилось: вода была грязная, зато комок, который я припрятала от монашек, чтобы не огрести наказание за неаккуратность, стал очень твердым, когда высох.
Именно поэтому, чтобы не завраться окончательно, я и не собиралась качать права. Понимала, что и так веду себя достаточно необычно для скромной воспитанницы монастыря. Но уговорить мужа мне все-таки хотелось. От волнения я даже встала с кресла, положила руки ему на плечи и спокойно объяснила:
-- Понимаешь, Рольф, я буду жить в этом замке всю свою жизни. Здесь будут расти наши с тобой дети. Мне очень хочется, чтобы дом быстрее стал уютным и красивым. А для этого, дорогой, мне нужны личные деньги, которые я смогу тратить по своему усмотрению. До тех пор, пока ты не поднимешь землю, я не хочу лазить в твой кошелек. Так что очень тебя прошу: не запрещай мне зарабатывать.
Не знаю, что именно мой муж услышал из всей этой речи, но он вдруг оживился, резко вскочил с кресла и, подхватив меня на руки, очень серьезно сказал:
-- Знаете, милая баронесса Нордман, я выслушал вас весьма внимательно. Но больше всего меня интересует вопрос: а где же у нас те самые дети, ради которых все и затевается?! Мне кажется, в отсутствии этих самых детей есть большая доля моей вины! Как честный человек, я собираюсь немедленно исправить этот недостаток!
Почему-то все мысли о собственном деле и бизнесе довольно быстро пропали у меня из головы. Я чувствовала в голосе Рольфа улыбку, но не насмешку. Для него женский бизнес был чем-то необычным, нарушающим некоторые внутренние правила. Но мой муж был достаточно умен, чтобы не кричать «Нет!» сразу же.
Кроме того, после своей пылкой речи он начал жадно нацеловывать мои плечи, шею, мочки ушей и постепенно подобрался к губам…
***
Утром, когда я еще сладко потягивалась под легким воздушным одеялом, ленясь открыть глаза, уже проснувшийся Рольф сказал мне:
-- Как только стает снег и установится дорога, я поеду в Партенбург. Мне нужно будет закупить живность и еще кое-какие товары. Если ты не передумаешь, солнышко, ты сможешь поехать со мной.
– За красками?
– Да, за красками.
Глава 44
К концу месяца эйприла снег сошел окончательно, и дороги просохли. В Партенбург мы выдвинули довольно большим обозом: мой домик, восемь крестьянских телег и куча сопровождающих. Кроме десятка человек охраны, которых муж нанял в дорогу, еще по два-три мужчины с каждой деревни. Как правило, это был
